Цитаты из книги «Три повести»
«В Большом театре был маскарад. Бенуары красовались нарядными дамами в беретах и бархатных шляпках с перьями. Облокотившись к бенуарам, несколько генералов, поддерживая рукой венециянки, шутили и любезничали с молодыми красавицами. В углублении гремела музыка при шумном говоре фонтана. В зале и по лестницам топились фраки в круглых шляпах, мундиры с пестрыми султанами, а вокруг их вертелись и пищали маски всех цветов и видов. Было шумно и весело.»
«Мать её, Нимфодора Терентьевна, вдова промотавшегося откупщика, была добрая толстая женщина, созданная гораздо более для Москвы, чем для Петербурга. Верная старине своей, она не изменяла костромского образа жизни и не заразилась заморскими причудами: ела за обедом огромные кулебяки, пила после обеда квас, бранилась за картами и, по преданию всех матерей, имеющих товар, готовый для сбыта, давала каждое воскресенье вечеринки для сбора женихов - хитрость старинная, не всегда удачная, но в большом употреблении в Коломне и в Москве.»
«Ах, ma chère, какая она жантильная! M-lle Armidine,первая красавица целой Коломенской части, была точно очень недурна собой. Влюбчивые флотские капитан-лейтенанты рассказывали о ней в Кронштадте с удивительным жаром; многие столоначальники, даже несколько начальников отделения нередко задумывались о ней, согнувшись над делом и забывая нужную для доклада справку. О ней и в Измайловском полку поговаривали с удивлением; о ней и на Васильевском Острову упоминали с завистью. Она точно была очень недурна собою, но, сказать по секрету, красоте её вредила какая-то странная жеманность и принужденность в обращении. Она говорила с ужимками, делала маленький ротик, щурила глаза, притворялась слабонервною и чуствительною, одним словом, всячески старалась подражать обветшалым манерам, которые она предполагала в дамах высшего круга.»
«Карета подъехала. У подъезда стоял квартальный и толпился народ. Лестница, устланная пестрым ковром, была с низа до верха покрыта душистым лесом растений и цветов - целое лето среди трескучих морозов. На ступеньках чинно стояли по два в ряд разряженные лакеи в бархатных ливреях, с княжескими гербами. Залы штофные, мраморные сияли одна за другой тысячами огней. Вельможи, в звездах, толпились около карточных столов. Вдали раздавались увлекательные порывы бальной музыки. Женщины, покрытые брильянтами, увенчанные цветами, в тканях прозрачных и воздушных, порхали по зеркальному паркету под шумный говор пестрой толпы, среди целого хаоса перьев, аксельбантов, орденов, лорнетов и довольных лиц.»
«Во-первых, вальсируй мастерски: в свете для бедного человека это единственное средство выйти в люди; волочись всегда за самыми первыми и важными красавицами. Не говори почти ничего или говори вещи самые обыкновенные. Пускай думают, что ты не много глуп: это тебе не навредит, напротив... Не позволяй себе ни цепочек, ни лорнетов, никаких вычур армейских франтов, ничего одним словом, что б заставило тебя заметить. Главное дело: не кажись искательным, не торопись знакомиться со всеми; не кланяйся никому низко; танцуй себе да молчи. Знакомства и приглашения придут сами по себе постепенно: какая-нибудь дама возьмет тебя под свое покровительство, а прочие пожелают отнять тебя у нее. Вся цель твоя заключается в том, чтобы молодые дамы говорили о тебе: *он действительно мил (фр.) Когда же ты укоренишься на своем месте, все вообще прозовут тебя le petit Леонин, и ты, мой бедный petit Леонин, будешь petit Леонин до восьмидесяти лет.»
«- Ну, что - спросил он, - какое впечатление делает на вас ваш первый бал? - Хорошо, - отвечала Наденька, - хорошо; только я думала, что будет лучше. Я думала, что мне будет очень весело. - Что же, вам не весело? - Нет, не то, чтоб и скучно, а как-то странно... Все осматривают меня с ног до головы. Боюсь, чтоб платье мое кто-нибудь из кавалеров не изорвал.. Да жарко здесь очень! -Да, - сказал Леонин, - здесь жарко, здесь душно. В свете всегда душно!.. Все те мужчины, все те же женщины. Мужчины такие низкие, женщины такие нарумяненные. - Да нам какое до того дело? Если женщины румянятся, тем хуже для них; если мужчины низки, тем для них стыднее.»
«Он не был ещё до того развращен или опытен, чтобы желать сделать себе из женщины пьедестал для своего возвышения. В графине прежде всего видел он её красоту, ни с каким из сновидений его не сравнимую. Глаза её жгли сердце его. Он был молод, он был влюбчив... Уже звезда Армидиной тихо закатывалась на небосклоне его помышлений и величественно подымалось на нем яркое светило очарований графини. И вдруг от нового светила пала на его сердце одна искра и глубоко заронилась в него. Увы! то была искра честолюбия. Не знаю, почему с образом графини свилась в голове пылкого корнета завлекательная мысль о возвышениях и отличиях.»
«Если б я писал повесть по своему выбору, я избирал бы себе в герои человека с рыцарскими качествами, с волей сильной и твердой, как камень, но ужасной, таинственной страстью, которая сделала бы его крайне интересным в глазах всех чувствительных губернских барышень. Он любил бы долго и долго. И вдруг вдали нависла бы туча, загремела бы буря: явился бы отец-злодей, или мать-злодейка, или свирепый опекун, или просто какой-нибудь злодей. Пошли бы препятствия одно за другим, и вот к самому концу, небо прояснилось бы, потому что трогательные окончания чрезвычайно приелись публике и не вызывают больше должного сожаления. Начался бы свадебный бал - и все были бы счастливы, и я бы очень был доволен собой. Но увы! я должен выбирать лица своего рассказа не из вымышленного мира, не из небывалых людей, а среди вас, друзья мои, с которыми я вижусь и встречаюсь каждый день, нынче в Михайловском театре, завтра на железной дороге, а на Невском проспекте всегда.»
«Вообще слово "за границу" имеет между нашей молодежью какое-то странное значение. Оно точно как бы является ключом всех житейских благ.»
«Между тем Иван Васильевич замечал, что, куда бы он ни показался, в какую землю бы он ни приезжал, - на него смотрели с каким-то недоброжелательным завистливым вниманием. Сперва приписывал он это личным своим достоинствам, но потом догадался, что Россия занимает невольно все умы и что на него так странно смотрят единственно потому, что он русский. Иногда за табльдотом делали ему самые ребяческие вопросы: скоро ли Россия завладеет всем светом? правда ли, что в будущем году Цареград назначен русской столицей? Все газеты, которые попадались ему в руки, были наполнены соображениями о русской политике. В Германии панславизм занимал все умы. Каждый день выходили из печати глупейшие насчет России брошюры и книги, написанные с какой-то лакейской досадой и ровно ничего не доказывающие, кроме бездарности писателей и опасений Европы»
