Кен Кизи

Про аборты
(Из "Невежливого интервью с Кеном Кизи")

Пол Красснер: Но ты ещё противник абортов; означает ли это, что, по твоему мнению, девушка или женщина должна носить нежеланного ребёнка в наказание за невежество или беспечность?

Кен Кизи: Я думаю, аборты – это, возможно, самый опасный червь из тех, что подтачивают революционную философию, со временем он неизбежно пожрёт праведность и выпьет жизнь из нашей работы; поэтому отвечать я буду медленно и вдумчиво. Вот история Фредди Шримплера.

Во время подготовки санитар в психушке обязан провести минимум две недели в гериатрических палатах – промеж собой санитары называют их «выгребными ямами». Представь себе бетонный хлев, а в нём – стадо конченых людей, которое при ином раскладе бродило бы по улицам, пуская слюни, писаясь и раздражая здоровых граждан, которое не пытаются лечить, за ним даже не пытаются ухаживать, ему обеспечивают только крышу над головой и еду; это зал ожидания, где старики проводят по десять, двадцать, иногда тридцать лет, ожидая персонального отбытия в глубь земли. В восемь часов их сбивают гуртом, катят в душевые, потом в дневные комнаты, где кормят жидкой размазнёй, потом бросают на кушетки, загаженные десятилетиями ежедневных отказов изношенных сфинктеров, потом снова кормят, снова моют, меряют температуру у тех, кто ещё тёплый и отмечается в списке, прочищают раздутые кишки тем, у кого сфинктер изношен с обратным результатом, обрезают волосы и старые скверные ногти (обрезки сгребают в слегка розовато-серую кучу), и снова кормят, и снова моют, а потом оставляют одних до позднего вечера.

Некоторые из этих изгоев по-прежнему много ходят и ловят кайф, поймав муху или ещё какую-нибудь закуску в западню исколотой руки; некоторые увлечены размеренными и многословными беседами практически с чем угодно; некоторые смотрят телевизор, но большинство лежит недвижно на покрытых пластиком кушетках или в кроватях-каталках – сгусточки дышащих на ладан костей и кожи под правительственными простынями. Даже врачи называют их овощами.

Ухаживающие за ними молодые санитары, впервые примерив на себя настоящую ответственность, сразу же уясняют одну простую вещь. Мысль очень немудрёная. Каждый из новичков, запихнувший первое мясо в вялый рот, в первый раз поменявший подгузник или вставивший катетер, приходит к одной и той же мысли, а кое-кто её и озвучивает:

«Если бы мы не помогали этим парням, они бы умерли!»

После сотого кормления, подгузника и катетера приходит другая мысль, которую не озвучивает никто: «Почему бы не позволить им умереть?»

Ужасно обнаружить, что ты об этом думаешь, ведь даже молодой санитар знает, что состариться может каждый. «Однажды на его месте могу оказаться я!» Однако и страх перед собственным будущим не обуздывает вопросы. Почему бы не позволить им умереть? Что плохого, если природа заберёт собственный труп? Почему люди думают, что у них есть право упреждать неизбежный жребий других людей? Найти ответы мне помог Фредди Шримплер.

Фредди было лет семьдесят или восемьдесят, и он провёл в гериатрической палате почти два десятилетия. С утра и до отбоя он лежал под простынёй в кровати-каталке у стены дневной комнаты; его голову покрывала тусклая серебряная паутинка, такая лёгкая, что она ничуть не напоминала волосы, скорее – плесень, которая соединяла голову с подушкой; из его рта по щеке стекала неостановимая слюна. Только блеклые ярко-голубые глаза двигались, следя за движением в палате, будто маленькие птички в клетке. Он издавал один лишь звук – глухое скрипение, рождавшееся в глубине глотки, когда он пачкал простыни, а поскольку Фредди, как и все лежачие, вечно страдал от непроходимости, скрипел он редко, и даже этот звук, казалось, иссушал его на много часов.

Однажды я совершал обход с ректальным термометром, раздвигая истощённые створки зачахших ягодичных мышц лежачих экземпляров – больничные предписания ясно давали понять, что температура всего дышащего, пусть даже и овощей, должна замеряться раз в месяц, - и услышал этот самый удушливый скрип. Я поднял глаза; скрипел Фредди, но я в тот момент пытался определить именно его температуру и знал, что простынь он не испачкал. Я продолжил вводить термометр – довольно робко, потому что плоть этих людей слаба, и тычок в неверном направлении может повредить кишку. Снова послышался скрип, чуть неспешнее, и звучал он почти как речь! Я придвинулся ближе к розовому беззубому рту, моё ухо ощущало стариковское дыхание.

- Это тебя… чуть нервирует… да? – проскрипел он. Звуки были искажены и прерывисты, но даже сквозь искажение можно было отчётливо разобрать ясные интонации – рассудочность, внимание и, удивительнее всего, юмор.

В последующие дни я прикладывал ухо к этому рту так часто, как медсёстры разрешали мне улизнуть. Он рассказывал мне о себе. Несколько лет назад удар оборвал все связи его мозга с телом. Фредди понял, что может видеть и слышать, но не в состоянии послать ответный сигнал тем, кто всё реже и реже приходил его навещать. В конце концов его увезли в Вирджинию, и в тамошней палате он за несколько лет тренировок научился издавать тихий скрип. Разумеется, врачи и сёстры знали, что он говорит, но они были слишком заняты, чтобы точить с ним лясы и, кроме того, считали, что разговоры его изнуряют. Так и оставили его на каталке болтаться в одиночестве на корабле без руля и ветрил и со сломанным радиопередатчиком. Он не был сумасшедшим; по-моему, Фредди отличался от Будды только тем, что пребывал в позе лотоса под другим углом. Когда мы сблизились, я заговорил о мысли, посещавшей молодых санитаров.

- Позволить человеку умереть ради его же блага? – проскрипел он скептически. – Это бред, поверь мне. Когда человек… кто угодно ещё… готов перестать жить… он перестаёт. Понаблюдай…

До того, как я ушёл из палаты, умерли двое овощей. Они перестали есть и умерли, словно бы приняли необратимое решение, и ни люди, ни медицина не могли его переменить. Словно бы решение это было принято единодушно и на клеточном уровне (помню, подруга рассказывала мне о своей попытке самоубийства: она легла навзничь и положила на лицо тряпку, вымоченную в тетрахлориде углерода. До того, как она полностью вырубилась, изнутри, от остального её тела, донёсся неожиданный вопль: «Эй! Стой! А как же мы? Почему нас не спросили?» Будучи в душе сторонницей демократии, она овладела собой против высокомерного решения разума. «У разума нет права убивать тело, - сказала она мне после той попытки. – Во всяком случае – от скуки…») к удовлетворению всех причастных.

Наказывать незамужних матерей? Что за чушь! Забота о старике или ребёнке не может быть наказанием для дееспособного человека, даже забота о не-умершем старике или о не-родившемся ребёнке. С этими существами независимо не только от их расы, веры и цвета кожи, но и от размера, обстоятельств или способностей должно обращаться как с равными, их право на жизнь нужно не просто признавать, его нужно защищать! Разве могут они защитить себя сами?

Ты – это ты с самого зачатия, и этот факт не изменится, какие бы физические формы не приняло твоё тело. У половозрелого малого, несущегося в «мустанге» на работу и готового душой и телом трудиться не щадя загорелого живота, неотъемлимых прав на жизнь, свободу и погоню за счастьем - ни на микрограмм больше, чем у трёхмесячного зародыша, который плещется в мешке с водами, или у овоща, двадцать лет гниющего в каталке. Кому ведома ценность и продолжительность трипа ближнего? Можем ли мы думать, что мир за ветровым стеклом «мустанга» более богат, свят или просто вменяем, нежели мир за этими блеклыми голубыми глазами? Может ли аборт быть чем-то кроме фашизма, возродившимся прихотью в новом интеллектуальном платье и выбравшим новую, более беззащитную жертву?

Пол, я уверен на все сто: аборты – это тяжкий кармический клин, и поддерживать их – за исключением случаев, когда нужно взаправду выбирать между жизнью матери и ребёнком, - значит подпитывать червя смятения.

Источник: http://banchini.livejournal.com/11567.html
Биография Кизи: здесь.

Пролетая над гнездом кукушки. Памяти Кена Кизи
(Передача по Радио Свобода от 2002 года)

Автор программы Марина Ефимова
Ведущий Иван Толстой

Марина Ефимова: Весной 1964 года вдоль калифорнийских холмов двигался по шоссе автобус, направляясь на Восток. Это был обычный школьный автобус, только старый. Впрочем, ветхость его была незаметна, поскольку автобус был разрисован ярчайшими красами - оранжевой, зеленой, красной. В крыше автобуса были проделаны дыры для света и вентиляции. Внутри - сделана проводка для электрогитар. А маленький холодильник был набит бутылями с апельсиновым соком, в котором был разведен наркотик ЛСД или кислота, как его называли. Обитатели автобуса - молодые люди, все красивые, все в радужных нарядах, с лентами в волосах. Они наигрывали на мандолинах и губных гармошках, напевали, приплясывали и приветливо раскланивались с местными жителями. Вот как описывает прибытие этого автобуса в город Феникс, штат Аризона, Томас Вулф, ныне известный американский прозаик, а тогда - молодой журналист.

Диктор: В Фениксе шла подготовка к предвыборной компании кандидата в президенты Барри Голдуотера. И надо же, чтобы как раз в момент появления на главной улице босховского автобуса над ней растянули плакат: «Голосуя за Барри, вы голосуете за развлечения». Странный плакат, если учесть, что Голдуотер был суровым консерватором. И развлечение не заставило себя ждать. Фильм, снятый одним из пассажиров автобуса Майком Хагеном, запечатлел граждан Феникса: возмущенных, изумленных, восхищенных, остолбеневших. Запечатлел брошенные украдкой взгляды тех, кто явно хотел показать, что их ничем не удивишь, и тех редких людей, чьи улыбки говорили: «Ах, как я хотел бы быть с вами. Если бы мог».

Марина Ефимова: Душой этого босховского, как его назвал Вулф, автобуса был 20-ти летний Кен Кизи, уроженец штата Орегон и автор прогремевшего на всю страну романа «Пролетая над гнездом кукушки», который он написал в 27 лет. Автобус вез Кизи в Нью-Йорк, где должен был выйти его второй роман «Времена счастливых озарений».

В нашей передаче участвует профессор-эмеритус Орегонского университета Джордж Уикс.

Джордж Уикс: В 1964 году Кизи организовал знаменитый психоделический тур на автобусе по всей стране с группой, которую он назвал «Веселые проказники». Водителем автобуса был Нил Кесседи - знаменитость предыдущего десятилетия. Он был попутчиком Джека Керуака в подобном же и не менее интересном путешествии по Америке, описанном Керуаком в книге «На дороге». Путешествие Керуака было первой ласточкой культуры битников, которую представляли Керуак и поэт Ален Гинзберг. Путешествие Кизи было первой ласточкой так называемой психоделической культуры. Поэтому их автобус был раскрашен в немыслимо яркие, психоделические цвета.

Марина Ефимова: Термин «психоделический» был введен психиатром Хэмфри Османдом для обозначения особого эффекта, который производят на мозг некоторые наркотики. Их действие, временное, разумеется, напоминало психоз. Военный госпиталь Мендлер-парк предлагал за участие в опыте с этими наркотиками (так называемые кислотные проверки) по 75 долларов в день. И Кизи с приятелем, тогда 20-тилетние, решили подзаработать. Вот как описывает эти опыты Том Вулф в своей книге «Электропрохладительный кислотный тест».

Диктор: Подопытным кроликам не говорили, что им дают. Но Кизи всегда узнавал, например, действие дитрана. Ворс на больничном одеяле начинал казаться ему полем острых шипов, а крики белок за окном становились такими громкими и странными, словно это кричали не белки, а птеродактили. Когда начинал двигаться потолок, Кизи охватывала паника. Другой наркотик был мягче. Кизи вдруг начинал чувствовать, что весь этот преувеличенный мир не враждебен ему. Он просто впустил его в себя, стал ему понятен. Не только вещи, но и люди. Особенно врач. Кизи вдруг увидел, что его доктор Смог боится по-настоящему понять и психоз, и действие наркотика. Что он все время остается на формальном, безопасном, но и бесплодном уровне обследования. Я врач, а передо мной подопытный номер 7, я просто должен проверять его способность к рациональному восприятию мира, способность считать, соблюдать логическую цепочку причин и следствий, представлять время. Врач даже не заметил огромного Будду, которого подопытный нарисовал на стене палаты. Не заметил, что препарат меняет все представление человека о мире. Открывает ту часть мозга, которая до него была накрепко закрыта. Так действовал ЛСД.

Марина Ефимова: И Кен Кизи соблазнил ровесников поэтическим описанием своего открытия.

Диктор: Наш собственный мир заперт от нас. Тот мир, который был доступен примитивному человеку и который доступен младенцу, пока до него не добрались воспитатели. Писатель Олдос Хаксли сказал однажды, что наркотики отрывают современному человеку веками запертую древнюю дверь. Белые халаты называют все терминами: галлюцинации, диссоциативный феномен. А на самом деле это чудо, это опыт.

Марина Ефимова: В свои 25 лет Кен Кизи стал культовой фигурой. Вот, что рассказали нашему корреспонденту Владимиру Морозову ньюйоркцы, ровесники Кена Кизи: Что сделал Кен Кизи для меня? - переспрашивает писатель Айзек Кронин. - Он помог мне сбежать из моего провинциального городишки. Разорвал смирительную рубашку, в которой держала людей семья. Кизи придумал семью друзей, связанную весьма расплывчатыми идеалами. Это была дорога к свободе.

Владимир Морозов: Айзек, вы стали писателем не без влияния Кена Кизи?

Айзек Кронин: Я прочитал роман «Пролетая над гнездом кукушки», когда уже работал санитаром в психиатрической больнице. А пошел туда, наслушавшись про Кена Кизи. Ведь он стал известен задолго до того, как приобрел литературную славу.

Владимир Морозов: Саботажники давно остепенились. Саботажница Беверли Малер стала профессиональной гитаристкой.

Беверли Малер: Все мои друзья потребляли наркотики. Имя Кена Кизи не сходило с языка. Я тоже пару раз попробовала марихуану. Такое впечатление, что я просто исчезла, разлилась, как вода по полу. Меня тошнило. Меня откачивали. Так что все эти наркотические штучки Кена Кизи были не по мне. Это было много лет назад.

Марина Ефимова: Почему все же столько народу поддалось его влиянию?

Джордж Уикс: Видите ли, 50-е годы были временем тихих конформистов. Как тогда говорили, «молчаливого большинства». В обществе были порядок и скука. Протест 60-х начался, главным образом, против конформизма, осторожности, рутины. И Кен Кизи был не то чтобы нарушитель закона, но разрушитель канонов.

Марина Ефимова: Более образное и яркое объяснение феномена Кена Кизи дает все тот же Том Вулф в статье «Что вы думаете о моем Будде?».

Диктор: О, что мы были за поколение, подростки 50-х годов! Эпоха подарила нам реактивные самолеты, телевидение, атомные подводные лодки и комфортабельную пригородную жизнь. Мы чувствовали иммунитет против всякой беды. Мы не знали депрессий, не помнили войны. Мы были первым поколением супер-подростков. Первым поколением маленьких дьяволов. Мы росли во времена неонового ренессанса. Нашими героями были не Геракл, Орфей и Улисс, а супермен, капитан-Америка и пластиковый человек. Это был уже фантастический мир. Так почему не сделать его еще более фантастическим? Проглоти экспериментальный наркотик и стань суперменом!

Марина Ефимова: Кен Кизи, - говорилось в одной из недавних статей о нем, - заварил ту кашу, в которой заварились ферменты всех культурных явлений эпохи. От психоделической живописи до кислотно-роковых групп, таких, как «Грейтфул дед» и танцевальных фестивалей в Сан-Франциско. Но главное, одной своей поездкой по стране он вывернул наизнанку сознание целого поколения.

Героя романа Кизи и фильма Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки» зовут Рендол Мак Мерфи. Это беспутный и горячий парень, приговоренный за мелкую провинность к тюремному заключению сроком на три месяца. Боясь тюрьмы, Мак, как говорится, косит шизофрению, чтобы эти три месяца провести в относительном комфорте и безопасности психбольницы. Он попадает на обследование в отделение старшей медсестры Рэтчет и своим весельем, беспутством и кипучей энергией неосторожно разрушает упорядоченный мир, в котором царит искусная, волевая и властолюбивая медсестра. В одной из ключевых сцен романа и фильма, где главного героя играет Джек Николсон, Мак просит у медсестры разрешения включить телевизор, чтобы посмотреть первенство страны по бейсболу. Рэтчет сначала не разрешает, под тем предлогом, что это нарушает распорядок дня, но под нажимом других больных соглашается провести голосование. Все больные ее отделения, способные понимать, о чем идет речь, голосуют за то, чтобы включить телевизор. Мак счастлив, но сестра Ретчет невозмутимо говорит ему:

- Я насчитала только девять голосов, мистер Мак Мерфи, а у нас в отделении 18 больных. Чтобы изменить распорядок дня, вам нужно получить большинство голосов, то есть десять. Так что вы можете опустить руки, джентльмены.

- Но ведь остальные даже не понимают, о чем мы говорим. Их нельзя считать.

- Не могу с вами согласиться, мистер Мак Мерфи. Они такие же пациенты нашего отделения, и имеют те же права, что и вы.

Мак Мерфи не может примириться с такой явной деспотией и придумывает выход из положения. Глядя в темный экран выключенного телевизора, он начинает имитировать спортивного комментатора, который якобы ведет репортаж об игре. И делает это так искусно и с такой страстью, что в игру даже под змеиным взглядом медсестры включаются все пациенты.

На этот раз поле остается за Маком, но не надолго. Желая развлечь пациентов, он, воспользовавшись промашкой шофера больничного автобуса, везет их всех на морскую рыбалку, после чего его признают опасным для окружающих и оставляют в психушке. А когда из-за жестокости медсестры молоденький пациент кончает собой, Мак не выдерживает и набрасывается на Рэтчет. Тогда на него надевают смирительную рубашку и подвергают лоботомии. И Мак Мерфи уже по праву занимает койку в психушке. Надо сказать, что роман «Пролетая над гнездом кукушки» все интерпретируют по-разному. Профессор Джордж Уикс:

Джордж Уикс: Роман «Пролетая над гнездом кукушки» чрезвычайно традиционен для американской литературы. Как и многие наши произведения, этот роман написан о противоборстве одиночки-индивидуалиста с жесткой общественной структурой. Общество в романе это население и обслуга больничного отделения. Одиночка - симулянт Мак Мерфи, свободная душа. А цербер, стоящий на страже рутины, стандартов и правил, - старшая медсестра Рэтчел. Популярность этого романа в Америке трудно преувеличить. Его до сих пор преподают в школах, по нему сделан режиссером Милошем Форманом замечательный фильм, и он, бесспорно, является значительным вкладом в американскую литературу.

Марина Ефимова: Когда роман в 1962 году вышел в свет, журнал «Тайм» напечатал такую рецензию:

Диктор: Этот роман - рев протеста против правил, по которым живет общество посредственностей, и против тех невидимых стражей, которые проводят эти правила в жизнь.

Марина Ефимова: Есть и более прямые объяснения романа. В свое время Кен Кизи с увлечением читал книги психиатра-диссидента Томаса Заза, который утверждает, что современная психиатрия забрала слишком много власти. Психиатры, - пишет Заз, - придумали медицинские названия для поведения нежелательного или неудобного обществу. Объявили эти названия медицинскими диагнозами и пытаются менять человеческое поведение с помощью психиатрического лечения. Кизи переписывался с Зазом. Он даже поработал санитаром в психиатрической клинике и таким образом набрал материал для книги. Принципиально другую интерпретацию дает роману наш коллега Александр Генис.

Александр Генис: У этого сюжета длинная и многозначительная история. И в Средние века, и в эпоху Возрождения сумасшедшие играли важную роль в жизни общества. Хотя бы потому, что их было много, и они были всегда на виду. Никто их еще не прятал по сумасшедшим домам. Безумцы были заурядной, неизбежной и даже необходимой частью общества. Сумасшествие внушало не столько страх или брезгливость, сколько интерес, смешанный с уважением. Безумцы постоянно появляются на картинах Брейгеля, Босха, Дюрера, о них пишут поэты и философы. Говорили даже об особой мудрости дурака, которому известно нечто такое, о чем не знают умные. Отсюда и тот дурак-шут, что вырос у Шекспира в грандиозную фигуру. Не меньшую, если не большую роль играли сумасшедшие в России, где юродивых возводили в ранг святых. Тот же тип безумного праведника узнается в народном представлении о диссидентах. Постепенно государство крепло, его становилось больше. Теперь оно не желало мириться с безумцами, и сумасшедшие попали под опеку специальных клиник, где их строго изолировали. В 20 веке этот процесс практически завершился, что и привело к важному результату: разум остался наедине с собой, он лишился собеседника. Голос безумия замолчал. 25-летнему Кизи посчастливилось найти эту большую тему и развить ее с той художественной силой, которая никогда уже больше к нему не возвращалась. Хотя роман сразу признала критика, всемирно популярным его сделал фильм Милоша Формана с гениальным Джеком Николсоном в главной роли. Завоевав в 75 году пять Оскаров, эта картина не только вошла в золотой фонд кино, но и серьезно повлияла на американское общество. Не случайно в эти годы в США родилось мощное антипсихиатрическое движение. В стране выпустили из сумасшедших домов чуть ли не всех пациентов. Как раз из них, считают многие, и формировалась армия бездомных в американских городах. Подлинный герой «Кукушки» - оставшийся без узды разум, отказавшийся вести тот вечный диалог, в котором здравый смысл вынужден учитывать чужую, безумную точку зрения. Собственно, потому разуму и необходим диалог с безумием, что, оставшись без конкурента, он становится опасным.

Марина Ефимова: Однако какую бы концепцию ни принял читатель или зритель, он обдумывает ее уже после прочтения романа и после просмотра фильма. А пока он читает и смотрит, он хочет одного: чтобы беспутный Мак Мерфи - свободная душа - победил в противоборстве с бесчувственной медсестрой. И автор дарит нам эту победу. Роман написан от лица индейца, тоже пациента медсестры Рэтчет. Когда Мак Мерфи делают лоботомию, его привозят в палату ночью, и только индеец видит, что с ним сделали. Хитрые глаза Мака потускнели, с губ слетает бессмысленное бормотание, лоб перерезает шрам. И тогда индеец убивает Мака, душит его подушкой. Он скорее готов видеть его мертвым, чем побежденным. Говоря о романе «Пролетая над гнездом кукушки», остается добавить одну деталь, которая отмечена в недавней статье, опубликованной в «Нью-Йорк Таймс».

Диктор: Знаменитого фильма, поставленного Милошем Форманом, автор романа не видел. Он был недоволен сценарием, он не одобрял кандидатуру актера Джека Николсона на роль Мак Мерфи, он пытался судиться с киностудией. И даже когда фильм покорил весь мир, Кен Кизи отказался его посмотреть.

Джордж Уикс: В конце 60-х годов Кизи увлекся марихуаной, что было самым невинным из всех зелий, которые он употреблял. Он был пойман с поличным и вскоре должен был предстать перед судом. Тогда он уехал на время в Мексику. А когда он вернулся, его арестовали, судили и приговорили к тюремному сроку, очень, правда, короткому.

Марина Ефимова: Судя по всему, ФБР и полиция предупредили молодежного вождя, что его засадят надолго, если он не попробует повернуть вспять начатую им эпидемию наркомании. Так или иначе, но Кизи объявил, что в Калифорнии состоится сборище веселых проказников, которое он назвал «кислотный выпускной экзамен». В своей книге о Кизи Томас Вулф описывает это, довольно неловкое мероприятие.

Томас Вулф: Сборище состоялось в заброшенном складе, где груды досок и старые станки декорированы с пестротой и пышностью, на которую способны только люди психоделической эпохи. Весь потолок, например, закрывал яркий, шелковый парашют. На самодельной эстраде установлен микрофон и собрались музыканты. Около эстрады - журналисты из журнала «Вог», из «Энтертэймента», из «Уиманс дейли», Лари Дейтс - колумнист из Лос Анжелеса и я. У входа в склад стояла толпа адских ангелов, оставивших снаружи свои мотоциклы. Вдруг свет погас и прожектор высветил одно место на эстраде. Туда вышел из темноты Кен Кизи в трикотажном костюме в обтяжку, как гимнаст. Сзади забегали телевизионщики, меняя позицию. Похоже, что Кизи сильно накокался перед тем, как выйти.

- Я верю, - начал он, - что человек меняется радикально. Мы нашли дверь и теперь входим и выходим только через нее. Но если мы не двинемся дальше, то никуда не придем. Мы не приобретем никакого нового опыта. Давайте двинемся дальше.

- Врубите музыку, закричали ангелы.

Кизи вынул из чашки кубик льда и стал его целовать. Публика начала расходиться. Многим было неловко.

Марина Ефимова: «Веселые проказники» кончили свои проказы. Часть присоединилась к музыкальной группе «Грейтфул дед». Нил Кесседи, увековеченный в книге Джека Керуака, ушел бродить и вскоре был найден мертвым в канаве, - очевидно, принял слишком сильную дозу наркотика. А сам Кизи уехал домой, в Орегон.

Джордж Уикс: У Кизи было много последователей. Но сам то он очень отличался от американской молодежи 60-х годов. Он вовсе не был типичным хиппи. Кизи практически начал эту революцию, но при этом сам во многом оставался консерватором. Он вернулся в Орегон, женился на девушке, которую полюбил еще в школе и прожил с ней всю жизнь. Они вырастили троих детей, стали фермерами. Не очень серьезными, но все же. Он никогда не участвовал ни в социальных, ни в антивоенных движениях 60-х годов. Несмотря на всю свою популярность, Кизи никак нельзя назвать политической фигурой. И хотя он имел очень большое влияние на молодежь, он символизировал только одно новшество в американской общественной жизни - увлечение наркотиками.

Марина Ефимова: Профессор Уикс, вы знали его уже в пожилом возрасте. Чем он занимался? Я прочла в одной из статей, что он читал лекции в Орегонском университете?

Джордж Уикс: Он только однажды прочел в университете курс писательского мастерства. Вообще же, Кен Кизи жил с доходов от фермы. Его посещало там множество друзей и знакомых. Кроме того, ему платили за его публичные выступления. Однажды он выступал в нашей публичной библиотеке и говорил о пользе чтения. Каждый школьник должен прочесть «Моби Дика». Никто не ожидал такого консервативного призыва от такого радикала, как Кизи. Но и на таких его вечерах главной задачей было всеобщее наслаждение. За это его и любили. На его похороны приехали тысячи людей. И о нем было сказано множество самых теплых слов. Привезли даже копию знаменитого автобуса, покрашенного так же, как и старый. Похоронили Кизи не на кладбище, а на его ферме рядом с его сыном, погибшим несколько лет назад в автомобильной аварии.

Марина Ефимова: Кен Кизи умер тогда, когда о нем, казалось, никто уже не помнил. 10 ноября 2001 года в своем родном Орегоне в возрасте 66 лет от рака печени. Однако «Нью-Йорк Таймс» посвятила его памяти не только огромный некролог, но даже редакционную статью. «Есть имена, за которыми стоит не человек, а идея или даже время. Яркая вспышка энергии Кена Кизи, творческой, поэтической, бунтарской, мелькнула одновременно со взрывом, покончившим с целой эпохой. И этот взрыв приписали Кену Кизи».

Источник: http://archive.svoboda.org/programs/OTB/2002/OBT.031002.asp
Биография Кизи: здесь.