Рецензия Елена Р. на книгу «Я исповедуюсь»

«Я исповедуюсь» Жауме Кабре

«Только вчерашней ночью, шагая по влажным улицам Валькарки, я понял, что родиться в этой семье было непростительной ошибкой», - так начинает свою исповедь Адриа Ардевол, герой большого романа колумбийского писателя Ж. Кубре. Представляете, каково это, когда приходит такое понимание?! «Внезапно мне открылось, что я всегда был одинок, что никогда не мог рассчитывать ни на родителей, ни на Бога, чтобы переложить на их плечи ответственность за свои проблемы». Действительно, несмотря на то, что в романе огромное количество действующих лиц, окажется, что бОльшую часть жизнь герой действительно проводит в одиночестве, даже если в доме кто-то есть, даже когда на работе его окружают толпы студентов. Почему же так? И как грустно, что он считает проблемы своими, а на самом деле несёт на себе груз беды и преступлений других людей и даже поколений…
Бедный, бедный Адриа, чьё детство проходит в большом доме с огромными полками книг за чтением, изучением языков и игрой на скрипке. Кажется, что тут плохого? Растёт (и вырастет!) интеллектуал, знающий то ли 11, то ли 13 языков, будущий профессор с мировым именем, а может, и известнейший музыкант. Да только беда, когда лучшими друзьями у ребёнка становятся вождь индейцев и шериф. Только с ними он может посоветоваться, да так привыкнет к этому, что будет это делать почти всю жизнь. И вождь, и шериф живут в шкафу. Вместе с другими игрушками.
Беда, когда в доме до тебя есть дело только доброй служанке. Беда, когда ты рано теряешь отца. Ещё страшнее, когда думаешь, что случилось это по твоей вине. Беда… Это слово часто хочется повторять, когда читаешь этот роман. Беда, когда мать, желая тебе добра, практически ломает тебе жизнь. Беда, когда коварно мстит природа.
«Никто не может отнять у меня эти воспоминания». Какой ужасной иронией звучат эти слова. Оказывается, и воспоминания могут отнять – сначала болезнь, коварно разрушающая мозг умнейшего человека. Потом близкий, который предаст, отобрав самое дорогое, что осталось, последнюю ниточку, связывающую тебя с собственной личностью. И пусть он много раз повторит «прости!» - что с того?
Этот роман так и тянет сравнить с лабиринтом, по которому можно бродить бесконечно. Есть довольно длинные отрезки пути, где идёшь прямо, без запинки, и вроде бы даже понимаешь – куда. Есть резкие повороты, только успевай соображать, где ты. Есть тупики, где темно и страшно. И лучше бы туда не попадать, но возвращаешься туда снова и снова. Исповедь героя совсем не нить Ариадны. Если и приведёт к выходу, то совсем не скоро и не просто. Бродить по этому лабиринту долго. Но ведь и непростая человеческая жизнь достойна длинной исповеди?
Бродить по этому лабиринту тяжело, ведь наш проводник иногда и сам не знает, куда он идёт. Потому мы и попадаем, причём иногда совсем внезапно, из современной Барселоны конца XX века в лагерь смерти Аушвиц или в средневековый монастырь. Повествователь плавно (как ни странно) перетекает вдруг буквально в одном предложении из страны в страну, из судьбы в судьбу, из первого лица в третье. Поначалу сложно привыкнуть к постоянной смене «Адриа» и «я», когда речь идёт об одном же человеке. Когда же привыкаешь, становится страшновато и очень печально: неужели и правда так может меняться мышление человека?
В книге много персонажей и историй, много размышлений о самых разных, сложных, глубоких вещах. Недаром Адриа пишет очень непростые книги вроде «Истории европейской мысли». Особенно же его волнует природа зла. В самом деле – откуда оно берётся, почему? Найдёт ли он ответ, сам не раз со злом соприкоснувшийся?
Исповедуются в романе разные герои, получаются такие концентрические окружности большей или меньшей искренности. Кто-то не может жить с грузом пережитого или сделанного, «ведь в памяти заключено покаяние». И груз может быть таким, что во время одной из таких исповедей умирает священник – не вынес того, что он услышал от нацистского преступника.
- Я не был человеком, отец мой, - признался доктор Мюсс.
Среди действующих лиц назовём, пожалуй, и скрипку, знаменитую именную скрипку средневекового мастера Сториони, которую ещё называют Виал. Именно с ней связаны самые трагические линии романа, она, как ни странно, влияет даже на судьбы людей, причём без всякой мистики. Путь её из рук в руки мог бы стать отдельным романом.
Ещё бело-голубая тряпка, бывшая некогда новой салфеткой для праздников большой семьи, а потом, уже утратившая всю красоту и даже цвет, ставшая то ли символом, то ли последней для кого-то реликвией. И как тут не вспомнить: «Я хочу, чтобы Фриде не подавали больше платок!»
Если вас не пугает хождение по длинному-длинному лабиринту, где вас ждут не всегда приятные встречи, тогда «Я исповедуюсь» найдёт своих читателей.