Рецензия на книгу «Пирамида»

«Пирамида» Леонид Леонов

(Если вы одолеете этот текст, то вы созрели для чтения "Пирамиды")

Высоко задрав полы рясы, отец Василий мочился брызжущей во все стороны струей, свернув нетвердыми стопами своими за первый же угол. В очередной раз покидал он этот негостеприимный подъезд, вытянувший за долгие годы из него столько живительного, исходившего от самой основы его издерганной и истерзанной души. И сейчас это отчаяние, загнанное куда-то вглубь, рвалось наружу вместе с мочой, но не охладить было этого огненного жара, отдававшегося чем-то по-настоящему нездоровым в пылающем лице его и дрожащих руках, которые не могли удержать стремящуюся вкось расстегнутую ширинку. За этим самым первым углом был очень неудачно расположен другой подъезд того же дома и какая-то бабка, вернее, даже еще тетка, уже во всю ширь своей глотки орала на священника, на его струю, даже не пытаясь вглядеться в тот мелкий отросток, что так устрашающе бил фонтанчиком ввысь, лучше любого естественного водонапора.

В этот дом отец Василий нахаживал уже с незапамятных времен и, конечно, мог бы знать о расположении его подъездов, но не мог знать в тот самый момент, не хотел знать, не до того было. Мысли бежали не направленно, а по аналогии, куда-то вглубь, туда, где жгло и тянуло неприкрытой болью, как от присосавшегося выводка кровососов. И хотя состояние это было попу знакомо, повторялось из раза в раз, но не мог он позволить себе к нему привыкнуть. Теплилась, жила надежда ненадежным своим существованием, всякий новый раз напоминая - а вдруг? Неужели не пожалеет, хотя бы сегодня, повезет - дрогнет давно недевичье уже сердце, сжалится над ним его неблагородие случай и не выгонит его Любка, такого хорошего, такого грустного и пьяненького, на улицу, под холодные капли дождя. Ведь сколько лет, даже десятилетий, давно оба немолоды, ходит он к ней, пусть и без всякого умысла, без всякой надежды на взаимность, но так постоянно, так верно, как старая побитая собака, переминается лапами, жмет кнопку звонка и, застенчиво улыбаясь, ждет приглашения. Без него родимого, просто так, ни разу и не пришел. Годами выходило бывало, что и не звали. Дважды она замуж выходила, уезжала с очередным мужем, в длительное ее отсутствие все это выливалось. Но верил батюшка, чувствовал ненадежность женского ее отношения, знал, что пройдет какое-то время и вновь примут его, может и улыбнутся даже, поинтересуются жизнью его незатейливой. А что ему рассказывать, как увидал он еще молоденьким семинаристом свою Любушку, ощутил ее земное присутствие в душе своей, так и потерял покой. Сорок лет без малого прошло, а воз и ныне там. И чин церковный заслужил немалый, а все по-прежнему - грешен. Не может без своей девы земной, думает о ней и денно, и нощно. Потому и стоит сейчас без штанов под мокрым и холодным дождем. Что ему еще остается в этой жизни, да и во всех последующих тоже? Только ссать.

И вдруг что-то произошло. Струя захлебнулась, перекособочилась, покапала и пропала. Василий почувствовал толчок, очень присутственный и очень горячий, где-то в голове, там, где предположительно ютился его мозг. Что-то в нем таком нынешнем заинтересовало бога, может рассеянно тот перекладывал бумажки с края стола на другой и наткнулся на поповское личное дело, да так, что Василий вдруг впервые за долгие годы, наверняка впервые, почувствовал его присутствие. Яркая вспышка озарила все вокруг, попрыгала, постучала, жмурясь на надоедливые капли, вдруг пришла и осталась в виде ясной и простой мысли, священник неожиданно понял : она его ждет. Почему именно сегодня, почему именно сейчас - этого он не понимал, также, как не мог понять и того, что же с ним произошло. День был самый обыкновенный, те же мысли, явления, поступки, та же крикливая тетка. Василий несмело посмотрел в сторону подъезда, который он уже на сегодня покинул и понял, что нужно возвращаться. Казалось бы, он мог это сделать и вчера, и месяц, и год назад, но вот как оно сложилось, именно сегодняшнему дню суждено стать самым главным во всей его бесконечной жизни. Батюшка затрепетал в предвкушении, силы откуда-то появились, возникли сами собой и в несколько секунд отец Василий взлетел на третий этаж, остановившись у заветной двери.

После его звонка наступила какая-то быстрая пауза, пара мгновений, которые растянулись для него в века. Дверь открылась, пропуская его в переднюю, священник подался вперед и уткнулся носом в накинутую цепочку. Из темного провала что-то смотрело на него, а может и сама черная тишина хотела у него узнать - что ему надо и зачем он вернулся. "Это я, Любушка", - выдохнул Василий, вложив в этот выдох все десятилетия своих трепетных заячьих мук, ожидавших в засаде серого волка, который снился ему наяву, во сне и в промежуточной реальности. Дверь захлопнулась.

Он долго стоял еще на лестничной площадке, думая, что там, в глубине квартиры, для него снимают цепочку. Чего-то снова ждал. Ждал долго. Всю жизнь ждал. Затмение продолжалось, хотя и вошло уже в другую, обыденную стадию. Чем-то застланные глаза, уши, рот позволили ему очнуться только под дождем, уже снова на улице. Мокрые капли стали за это время крупнее и убийственно стучали священнику по голове. Но это уже было неважно. Где-то под чужим окном ревел какой-то другой осел. Василий дернул ширинку и вдруг остановился. И ссать уже не хотелось.