Листая "Каторгу и ссылку": об одном из типов революционеров 19 века (М. Дрей "Мстители или мечтатели?", "КиС" 1926. № 3)

Помимо двух основных типов политических оппонентов царизма второй половины 19 в. – кающихся дворян и бунтующих разночинцев - М. Дрей автодокументально, по своим юношеским заметкам, обсуждает ещё один тип людей, которые шли в революцию и даже доминировали в ней:

"... Тогда, в восьмидесятом году, мне казалось совершенно естественным, что меня тянет в революцию, и я не задавался вопросом, почему меня тянет. Если бы меня кто-нибудь тогда спросил, чего ради я хочу попасть в революционную организацию, я бы, не задумываясь ответил, что таков мой долг перед народом. Так говорил Лавров, так повторяли за ним другие, и я в том числе. Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне дело представляется в совершенно ином виде. Не любовь к народу и не долг, который я обязан был ему уплатить, толкнули меня в революцию. это сделали та казённая атмосфера и чёрствая формалистика, которые господствовали в гимназии. С первых же дней я почувствовал себя в чуждой и враждебной мне обстановке. Начались протесты против учителей, против гимназических порядков, и постепенно сложилось ясно выраженное враждебное отношение к гимназии. А, ведь, гимназия была сколком с тогдашней русской жизни, и когда мне в руки попали нелегальные издания, я уже был вполне подготовлен к восприятию идей, которые в них проповедывались. Толстовская гимназия оказала большую услугу русской революции, и, не будь её, многие, сделавшиеся революционерами, стали бы мирными деятелями науки или жизни... Я хорошо помню, что я, скромный и смирный мальчик, скоро превратился в буйного гимназиста-хулигана. Отец мой только разводил руками и тщетно искал причины происшедшей со мною перемены. Наконец, он решил, что это дурной пример и влияние моих товарищей. мой отец ошибался. Ни дурной пример товарищей, ни их воздействие на меня ни играли никакой роли в данном случае. Протестанта-гимназиста сделала из меня гимназия и достигла она этого, благодаря полному пренебрежению к духовным запросам, к тому  "бескорыстному любопытству", которое всеми способами поощрялось дома. Зубрение латинских и греческих слов и грамматических правил совершенно не удовлетворяло пытливости, которая у многих из нас была сильно развита, благодаря чтению".

"... латынью пользовались для того, чтобы заглушить в нас все живые интересы, уничтожить наше "нутро" и сделать из нас беспардонных и бездушных карьеристов".

"Уже в четвёртом классе я читал Писарева, интересовался Молешотом, Бюхнером, Фохтом, имел представление о Дарвине, знал кое-что об Оуэне и т. д., и в ответ на все вопросы, которые возникали у нас в связи с этими именами, нам преподносили Юлия Цезаря. При чём Юлий Цезарь служил только для того,чтобы раздёргать его на отдельные слова и грамматические правила. На наши протесты, шалости, юношеский задор, отвечали карцером, а когда и карцер не помогал - исключали из гимназии. Благодаря стараниям гимназического начальства, был достигнут очень определённый результат: я ненавидел не только гимназию, но всё казённое, официальное, всё что одобрялось свыше".

"... я не захотел пойти по высочайше одобренной дорожке, а стал искать революционеров, так как только в их среде я считал себя гарантированным от официальной казёнщины и пошлости".