Дыхание Рождества

Это было второе Рождество вне дома. И всё складывалось так, что провести его мне одной. Немного тоскливо, но не безысходно. И буквально за пару дней до него получаю красочный конверт. Думаю – открытка, открываю – забронированная поездка в Париж на рождественские дни. Вот это подарок, настоящий сюрприз. Я, конечно, мечтала о такой поездке. Но не потому, чтобы увидеть Париж и умереть, а чтобы оказаться в Сент-Женевьев-де-Буа. Я бредила посещением его с той поры, как появились стихи Роберта Рождественского «Кладбище под Парижем»:

Малая церковка. Свечи оплывшие.
Камень дождями изрыт добела.
Здесь похоронены бывшие. Бывшие.
Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Меня это «бывшие» покоробило тогда. Никакие не бывшие, а ЖИВШИЕ!. И да, живущие сейчас – в памяти, в сердце. Уж точно для меня так, разве я могу сказать о Бунине иначе? Как давно мне хотелось поклониться его могиле. И вот теперь я смогу это сделать. Эта мысль меня вдохновила, я сделаю это, иначе зачем же я еду в Париж.

В день отъезда надеваю наконец свой норковый жакет, какое счастье вылезти из пластмассово-брезентового повседневного кожуха. Но иду к остановке, где будет меня забирать маршрутка, всё же осторожно, оглядываясь. Вдруг какому-нибудь сумасшедшему из отряда зелёных придёт в голову вырезать на моей спине квадрат Малевича или того хуже вылить на неё импрессионистской зелени. Обычно бойцы этого фронта действуют сзади. Хотя первая попытка, когда я ещё не знала о их решительности, закончилась благополучно, попалась только одна мадам, которая строго спросила: «Вы смеете?» - «Да смею, смею, почему бы нет, ведь я еду, чёрт возьми, в Париж».

Плавно бежит автобус к Парижу, гид наш лишь изредка отвечает на возникшие вопросы, в группе все в основном по парам, обычная дорожная болтовня наполняет салон жужжанием, и под него я погружаюсь в стихи дальше:

Плотно лежат они, вдоволь познавши
Муки свои и дороги свои.
Все-таки — русские. Вроде бы — наши.
Только не наши скорей, а ничьи…

И укоряю поэта: ну как это «всё-таки», «вроде бы»?! И как можно, что совсем НИЧЬИ?

В Париже гид знакомит с программой. Смотрю, как мне вклиниться в неё с своей личной поездкой, сообщника мне в группе голландцев явно не найти, надо действовать самостоятельно, но как? Спрашиваю гида, что он знает о Сент-Женевьев-де-Буа. Ни-че-го. Что для меня музыка, для него пустой звук. Но хотя бы как туда проехать? Не знает. Он может мне помочь, узнать у своих французских коллег, как туда проехать? Я ведь видела, как его тепло встретили мадемуазели из турбюро, наверняка они знают. О да, да, - обещает.

Я выбираю день, когда мы едем в Версаль. Наутро Петер появляется очень встрепанный, явно мадемуазели переусердствовали. Да, всё-таки праздник – извиняю я его мысленно и подлетаю к нему. Напрасно. У него всё вылетело из головы. Что ж, буду сама искать дорогу. Предупреждаю его, что после экскурсии в Версаль уеду.

Как хорошо, что накануне вечером изучала карту, и мне показалось, что из Версаля надо просто сесть на прямой поезд. А так, что мне Версаль, достаточно дворцового музея, не гулять же по парку в декабре, тем более утром выпал снежок, зачем его вытаптывать стадом, да и без Монпарнаса обойдусь, куда собирается группа из Версаля, не последний же раз я в Париже, а только первый. Вопрос, как дорогу спрашивать. Да может, хватит разговорника, ни на немецкий, ни на голландский надежды нет. Это в Нидерландах можно на всех четырёх языках объясняться, с французами иначе.

Но я не учла галантности французских мужчин. А она меня спасла. Попав на перрон, я просто растерялась: несколько путей, куда какой поезд идёт, в какую сторону, какой билет надо купить – моей прыти несколько убыло. В кассе сумела понять только номер электрички и с какой стороны в неё сесть. Вхожу, электричка пустая, ну да праздник, все отмечают его дома, убедиться, что я села в нужный поезд, жутко хочется. На моё счастье появляется вполне приличный пассажир, разговорник в ход, бумажку с названием я уже заготовила, мы легко понимаем друг друга. Узнав, что я русская, он одобрительно кивает, услышав, что я еду в Сент-Женевьев-де-Буа, поправляет на мне сумочку, выдвинув её из-за спины вперёд, добавляет, чтобы я следила за ней. Огорчило то, что я поняла, этот поезд там не останавливается, но я могу доехать до станции, от которой можно пройти до кладбища пешком. Он едет в ту сторону и скажет, когда мне выйти. Мы тепло прощаемся, я выхожу на следующей остановке после него. Его участие возвращает мне оптимизм.

Я ещё не знала, что придётся терять его снова. Выйдя из вагона, я уже предвкушала, что близко у цели. Но не надо было упоминать чёрта, ему явно хотелось поводить меня за нос. Дорога шла в горку, но признаков кладбища не было. Я вспомнила, что в стихотворении упоминается церковь, значит надо ориентироваться на неё, тогда я стала спрашивать, где здесь русская церковь. Мне показали, и действительно издали я увидела вскоре очертания церкви. Но чем ближе я подходила к ней, тем больше понимала, что это не она, с острым шпилем. Всё же мелькнула мысль, наверное, в церкви я смогу узнать о другой, с голубым куполом. И поспешила к ней.

Церковь была закрыта. Сердце упало, неужели это всё? Но не возвращаться же? Я знаю точно, что место, которое ищу, рядом. Но как его найти? Осенило, пойду к какому-нибудь дому, может, найдётся кто-то и укажет дорогу. И вот она, последняя моя удача, через пару сотен метров двое мужчин заняты автомобилем. На радостях бегу к ним. Что поделаешь, сегодня я весь день пристаю к французским мужчинам. Норковый жакет придаёт мне смелости. Через некоторое время мы понимаем друг друга, я получаю подробный план, который они чертят мне на картоне, вырванном из коробки, лежащей под ногами.

И теперь я уже следую по словам Флорентины Болодуевой, написавшей ответ Р.Рождественскому и не на кладбище под Парижем, а на Русское кладбище, как и называется её стихотворение:

Белая церковь, березки, звоннИца,
Крест, голубые под ним купола,
Елочки, русских могил вереница…
Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

И хотя день стал уже ближе к вечеру, времени для осмотра у меня оставалось немного, но какое счастье было увидеть ярко-синий купол в просиявшем небе, которое вдруг посветлело среди расступившихся плотных облаков. Облегчённо выдохнув, я вошла в тёмную еловую аллею.

Нет! Не "ничьи" мы — России великой,
Медленно прохожу между белых надгробий, высоких крестов, склоняюсь, чтобы прочесть имена. Какие имена, а мы познаём их так поздно. Простите нас.

Мы здесь истории повесть живая,
Вечную память нам ветер поет.
С Родины дальней пусть гость, приезжая,
Летопись Белую нашу прочтет!

Кладбище чистое, светлое от белизны надгробий. Плывущая над ним тишина умиротворяет. Тут нет суеты, и я одна. Тишина обязывает к немногословию. Да и нужны ли слова, когда почти все они, почившие здесь, уже сумели высказаться в книгах, статьях, стихах, картинах, музыке и сотворили даже приветливый храм.

Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.

И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный — речь. (И.А. Бунин)

Очнувшись от мыслей, сознаю, что вряд ли успею обойти весь погост, а я ведь ещё не дошла до могилы Бунина. Где же она? Найду ли? Ускоряю шаги, замечаю вдалеке по главной аллее человека. И вот он, третий, случай удачи: человек с метёлкой, наводящий порядок, он стал лучшим путеводителем.

Благостное облегчение. Воистину Рождественская милость. На сегодня всё, если даже я и останусь без ужина (что и случилось на самом деле), это был самый лучший мой парижский день. Я уже больше не спешу, во сколько приеду, во столько и ладно. Тихо прощаюсь с молчаливыми обитателями погоста и медленно ухожу с кладбища вместе с человеком, закрывающим его.

Нашу Россию с собой унесли мы,

Бережно в сердце храня и любя.

Бурей житейскою долго гонимы,

Неумолимы, непримиримы,

Спим мы на Сент-Женевьев-де-Буа

P.S. Фотографии сделаны ровно 20 лет назад мыльницей, прошу снисхождения к ним. Захоронение Буниных выглядит сейчас иначе, вместо цветника на могилу положена белая мраморная плита.