Напророчил судьбу свою да спасовал перед нею

                         “Она протянула мне свою нежную, бледную руку... а я с суровой грубостью                                       оттолкнул ее”. И.С.Тургенев. Чья вина?

Влюбляясь в женщин, Тургенев сохранял их облик в своих романах, доводя пылким воображением до понятного ему совершенства их качества, выделяя те особые черты, которые восхищали. Зинаида (“Первая любовь”), Ася (“Ася”), Лиза (“Дворянское гнездо”), Джемма (“Вешние воды”). До чего привлекательны, удивительны и благородны тургеневские девушки. Никто из писателей второй половины 19 века не относился с таким трепетом и нежностью к женщине, как Тургенев. Его писательская наблюдательность помогала ему не копировать, но творчески перевоплощать в вымышленных ситуациях главную суть женского характера в неожиданных поступках. Тургенев любил создавать для своих героинь своего рода испытательные условия.

Но один образ - Елены Стаховой - создан полностью его воображением как идеал женщины нового типа. Ему было важно выразить в нем то, что совсем бы отличало Елену от его прежних героинь. Некоторая неровность, порывистость с оттенком эксцентричности, меняющийся живой взгляд свидетельствовали о способности быстро принимать решения. Твёрдость в намерениях, целеустремлённость, а главное - верность и преданность. Образ женщины, готовой к поступку.

“Во всем ее существе, в выражении лица, внимательном и немного пугливом, в ясном, но изменчивом взоре, в улыбке, как будто напряженной, в голосе, тихом и неровном, было что-то нервическое, электрическое, что-то порывистое и торопливое, словом что-то такое, что не могло всем нравиться, что даже отталкивало иных”.

Как будто не совсем лестный портрет, но он пленяет автора естественной живостью и непосредственностью. Елена выше всех светских привычек жеманства и покорности.

В Елене не было никаких признаков кокетства, и она совсем не желала делать вид, чтобы понравиться всем. Но любое несчастливое существо, нуждающееся в защите, тут же получало помощь от неё.

А цену милосердию и сострадательности Тургенев знал. Наверняка, описывая сцену, как Елена, забыв о всех правилах приличия, бросилась к заболевшему Инсарову, вспомнил он сам о своём одиночестве в Куртавенеле, когда ему казалось, что он умирает от признаков холеры, а рядом вместо любимой женщины оказался чужой ему Герцен, к тому же недолюбливавший Тургенева.

Облик Елены наполнялся всеми чертами женщины - деятельной, надёжной, преданной в любви и сострадательной.

В 1873 г. И.С.Тургенев встречает в жизни свой вымечтанный идеал - баронессу Юлию Петровну Вревскую. Красавицу, блистательную и благородную женщину, ставшую рано вдовой. Ей - 32, Тургеневу - 55. В 1874 г. летом по приезде в Спасское Тургенев заболел. У него случился острый приступ подагры. Юлия Петровна, не взирая на условности, приехала к нему и не отходила от больного все пять дней, пока не миновал кризис.

А дальше… роман продолжился в переписке. Судя по письмам, оба испытывали притяжение друг к другу. Но, похоже, что Юлии Вревской не хватило решительности Елены Стаховой - объясниться самой. В 1877 г. начинается русско-турецкая война, и Вревская, окончив курсы медсестёр, уезжает на фронт. В последний раз они вместе навещают Якова Полонского на даче, Юлия Петровна уже в форме медсестры, в мае 1877 г. В январе 1878 г. Ю.Вревская умирает, заразившись от раненых тифом.

Узнав о ее смерти Вревской, Тургенев пишет П. В. Анненкову из Парижа 11 февраля 1878 года. «К несчастью, слух о милой Вревской справедлив. Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жадная жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь их покажу. Ее жизнь — одна из самых печальных, какие я знаю».

А разве не печально, что Тургенев мог жизнь этой замечательной женщины сделать более счастливой? Что ему помешало? Малодушие? Неспособность вырваться от тягостного ярма зашедших в тупик отношений с Виардо? Можно ли считать оправданием его нерешительности аргумент, прозвучавший в его стихотворении в прозе “Чья Вина?”, написанном как раз в том месяце, когда умирала от тифа Ю. Вревская?

Она протянула мне свою нежную, бледную руку... а я с суровой грубостью оттолкнул ее.

Недоумение выразилось на молодом, милом лице; молодые добрые глаза глядят на меня с укором; не понимает меня молодая, чистая душа.

- Какая моя вина?- шепчут ее губы.

- Твоя вина? Самый светлый ангел в самой лучезарной глубине небес скорее может провиниться, нежели ты.

И все-таки велика твоя вина передо мною.

Хочешь ты ее узнать, эту тяжкую вину, которую ты не можешь понять, которую я растолковать тебе не в силах?

Вот она: ты - молодость; я – старость. Январь 1878

Страх ответственности, страх что-то кардинально изменить в своей судьбе? Как понять этот необъяснимый поступок? Но что весь 1878 год прошёл в осмыслении случившегося, что Тургенев не мог отрешиться от смерти Ю.Вревской, говорят его стихотворения в прозе, написанные в этом году.

К *** (То не ласточка щебетунья...)

То не ласточка щебетунья, не резвая касаточка тонким крепким клювом себе в твердой скале гнездышко выдолбила...

То с чужой жестокой семьей ты понемногу сжилась да освоилась, моя терпеливая умница! Июль 1878

Без гнезда

Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда. Нахохлившись, сидит она на голой, сухой ветке. Оставаться тошно... а куда полететь?

…………..

Устала бедная птица... Слабеет взмах ее крыльев; ныряет ее полет. Взвилась бы она к небу... но не свить же гнезда в этой бездонной пустоте!

Она сложила, наконец, крылья... и с протяжным стоном пала в море.

Волна ее поглотила... и покатилась вперед, по-прежнему бессмысленно шумя.

Куда же деться мне? И не пора ли и мне - упасть в море? 1878

И самое лучшее из них как дань памяти Ю.П.Вревской, как эпитафия необыкновенной женщине и несостоявшейся любви.

«Памяти Ю. П. Вревской»

На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке — с лишком две недели умирала она от тифа.

Она была в беспамятстве — и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.

Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез.

Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастия… не ведала — и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась — и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.

Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда — а теперь, конечно, не узнает.

Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано.

Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже ее трупу — хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.

Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу! Сентябрь 1878