Это страшное слово «метапроза»

Согласно одному из определений, метапроза — это литературное произведение, важнейшим предметом которого является сам процесс его разворачивания, исследование природы литературного текста. Звучит довольно грозно, а попутно вызывает ассоциации с этим вашим постмодернизмом и прочей заумью. На самом же деле, любая литературная форма – не более чем инструмент, а уж как ее использовать – решает автор. У кого-то выйдет сложно и «для своих», а у кого-то – весело и для всех. Более того, вы наверняка сталкивались с элементами метапрозы и с готовностью дадите мне, ну скажем, пример обнажения приема. Не дадите? А если найду?

«читатель ждет уж рифмы розы; На, вот возьми ее скорей».

Подобного рода литературные игры существовали задолго до Пушкина – в частности, у Сервантеса в «Дон Кихоте» герои осознают себя в качестве литературных персонажей, описанных автором, и сами немало дивятся этому казусу (здесь и далее курсивом буду ссылаться на статью Марка Амусина в «Знамени»). Но, конечно, расцвела метапроза только к двадцатому веку. Примеры, которые выпадают на первой же странице поискового запроса, не ограничиваются лишь постмодернистскими произведениями, такими как «Женщина французского лейтенанта» Д. Фаулза. Один из любимых приемов написания «текста о тексте» – это так называемый «шкатулочный роман». Многим придет на ум «Мастер и Маргарита», где некоторые главы пишет сам герой. В более изощренных формах герой может писать текст, находясь непосредственно в нем, так что у читателя начинает кружиться голова при попытке понять, где там «настоящие» события, а где – придуманные персонажем. Именно такой аттракцион предлагает Леонид Леонов в романе «Вор». Кульминации эта парадоксальность достигает в сценах, когда Фирсов объясняется в любви Маше Драгомановой, домогаясь ее благосклонности и при этом убеждая ее же, что она, как литературный персонаж, находится в полной его, автора, власти. Роман, на минуточку, был написан в двадцатые годы, когда никаким постмодернизмом даже не пахло. Даже «Рисующие руки» Морица Эшера, которые воплощают столь же головокружительный парадокс, будут созданы лишь в сороковые.

Можно вспомнить еще множество литературных героев, писавших романы – например, персонажа Стругацких, который в какой-то момент обнаружил, что придуманные им сюжеты начинают сбываться в его жизни. Но меня больше увлекает другая форма метапрозы – а именно рефлексия автора (или его лирического героя) на тему творческого процесса.

«Литературный герой прозревает вдруг, имея при себе, будто нераспакованный багаж, собственное прошлое и будущее: там, в этих двух увесистых чемоданах, может оказаться нечто совершенно лишнее, не его размера и цвета, нечто от его прототипов, приходящихся ему как бы дальними родственниками».

Ольга Славникова в романе «Один в зеркале» с самого начала устанавливает правила игры: у героев этой истории были реальные прототипы, но писать она будет не про них, а про сконструированных на их основе персонажей. По ходу действия текст становится всё более «сочиненным». Иллюзия подлинности — «плоти и крови», человеческих страстей и аффектов — рассеивается, и читателю демонстрируются пружинки, гвоздики и клей, опилки и клюквенный сок. Хотели писательскую кухню? Получите.

В отличие от подобных авторских альтер-эго, главный герой моего романа «А любви не меняли», Морис, не пишет свой текст, а начитывает его, сидя в своей домашней студии: он чтец аудиокниг и за годы своей карьеры так насобачился, что ему не составляет труда имитировать метапрозу прямо на ходу. Он то и дело отвлекается на пояснения и аналогии, перебивает и поправляет себя, но при этом его речь остается подчеркнуто литературной – и это тоже прием внутри приема, ведь в литературе дозволено гораздо больше, чем в жизни, а Морису есть что скрывать. В его случае не искусство имитирует жизнь, а наоборот; даже более того: жизнь имитирует искусство, которое имитирует жизнь – ведь есть еще и автор, который знает больше, чем герой, и стоя у него за спиной, обнажает прием, как обнажают меч: клюквенным соком здесь не обойдется.

«Я всё еще не знаю, где поставить точку; я жду какого-то события, которое могло бы послужить символом, или красиво закольцевать мой рассказ, или оставить вас на перепутье, сымитировав тщательно продуманный открытый финал».