Матрица человеческой души, или Запоздалый поклон И.А.Гончарову

Одиночество писателя, наверное, удел многих, но оно по-разному переносится каждым. Кто-то сознательно устраняется с публичной стези, углублённо творя в своём мире, не только фантазируя, но и живя в нём. А кто-то всегда ищет поддержки и одобрения, чтобы избежать одинокости. И это не поиск славы, а поиск понимания. Нередко поиск понимания связан с неуверенностью в себе, что присуще людям мягким и деликатным, чрезмерно восприимчивым в отношениях с людьми, легко ранимыми.

Это свойство губило Гончарова на корню. Ему обязательно хотелось высказаться о своих замыслах, литературных программах, ища поддержки у писателей и критиков с опытом. Порой он прочитывал или пересказывал свои сюжеты со всеми подробностями.

"Чтоб посмотреть, благоприятно ли действует мысль, ход романа, судьба двух женщин (и у меня их две: Вы, конечно, помните; Вы так горячо одобрили тогда роман), я читал все Дудышкину, сегодня рассказал только, но не успел прочесть всего Никитенке, может быть, покажу Писемскому и Дружинину, и если им мысль и характер героя не покажутся дики и неудобоисполнимы, а картины и сцены сухими или неестественными, я, благословясь, примусь за дело"....(Письмо Тургеневу И. С., 28 марта 1859)

Неуверенность Гончарова обошлась ему боком. Не буду вдаваться в детали конфликта с И.С.Тургеневым, мы уже обсуждали его, внесу только такой акцент: по приезде из Симбирска в 1849 г. Гончаров, вдохновленный пережитым на Волге, конечно, в первую очередь поделился замыслом Обрыва (тогда он ещё не был Обрывом) с лучшим другом Тургеневым. Вся дальнейшая история интерпретируется разными людьми, которые были не беспристрастными людьми по отношению к ним обоим. Каждый трактовал ситуацию, исходя из собственного отношения к тому или другому писателю. Так же, как и мы сейчас.

Один из главных третейских судей П.В.Анненков откровенно язвил в обществе и даже в присутствии Гончарова по его поводу как цензора, что кстати было несправедливо, так как И.А. помог на этом посту многим своим собратьям по перу. И даже не задумываясь тому же Тургеневу, который обратился к нему с просьбой по поводу публикации романа "Дым", хотя как раз тот в этот момент ушёл с поста, но Гончаров обратился к коллеге и проследил, чтобы дело было доведено до конца. Вообще конфликт с Тургеневым подкосил Гончарова, хотя он старался сохранить писательский уровень отношений с ним. Поддерживал переписку, старался объективно оценивать новые книги Тургенева.

Тут важно отметить тот факт, как литературоведы сами комментировали и смещали свои акценты, заостряя, например высказанную вначале мысль Гончарова о том, что он только признавал "Записки охотника", а все остальные произведения не дооценивал. Да, он считал Тургенева "трубадуром поэзии" и высоко ценил его Записки, но он был в состоянии отметить новый успешный путь Тургенева как романиста после выхода его книг "Дворянское гнездо" и "Накануне", хотя последнюю не дочитал до конца, что опять-таки вменяеется ему как пренебрежение к автору. Но мы не знаем доподлинно, почему, но готовы уже осуждать. А Гончарову хватило прочитать 40 страниц, чтобы понять, как это талантливо. Вот что он пишет в своем письме Тургеневу:

"На обе эти повести, то есть «Дворянское гнездо» и «Накануне», я смотрю как-то в связи, потому, может быть, что ими начался новый период Вашей литературной деятельности. Я даже беру смелость, судя и по тем сорока страницам, которые я прочел, заключить, каким чувством руководствовались Вы, когда писали и ту и другую вещь. ...

Извините, если скажу, что, не читая «Накануне», я считал Вас слабее, и всего того значения не придавал Вам, какое Вы приобретаете этою повестью, по крайней мере в моих глазах и некоторых других, может быть. Мне очень весело признать в Вас смелого и колоссального… артиста. Желаю, чтоб Вы продолжали и кончили литературную карьеру тем путем, на который недавно так блистательно вступили.

Я помню, что Вы однажды было приуныли и как будто опустили крылья, но талант, к всеобщей радости, не дал Вам покоя, и благородные стремления расшевелились.

По прежним Вашим сочинениям я и многие тоже не могли составить себе определенного понятия о роде Вашего таланта, но по этим двум повестям я разглядел и оценил окончательно Вас как писателя и как человека. " (Письмо Тургеневу И. С., 3 марта 1860)

Мы не знаем всех тонкостей истории с возможным плагиатом, да и так ли это важно, ведь русская литература обогатилась сразу несколькими прекрасными романами. Я не согласна, что мы потеряли гончаровский роман, приобретя только тургеневский. Именно эта мысль подвигла меня обратиться к этой теме и особой, одинокой, фигуре И.А.Гончарова. В нашей задаче -- читать классику по-школьному мне кажется, мало ограничиться прочтением только одного произведения, не прочувствовав, в какую эпоху оно рождалось, как и что с ним связано. К сожалению, И.А.Гончаров уничтожил многие свои бумаги, в основном письма перед смертью, но осталось достаточно доказательств для полного представления о его душе и творческом духе. В поисках этих доказательств я набрела на любопытное пособие "Литературная матрица. Учебник, написанный писателями" Изд-во "Лимбус-Пресс", 2022.

Конечно, как было не открыть данный учебник. Да, и в первую очередь на странице:

Михаил Шишкин. ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ ТРИЛЛЕР Иван Александрович Гончаров (1812–1891) «Обломов» — великий русский триллер.

Прекрасно эссе Шишкина о романе "Обломов", легко увлечься его характеристикой. А вот дальше с его высказываниями о романе "Обрыв" я никак не могу согласиться, и приведу, прошу прощения, обильную цитату:

"Гончаров — новатор, открывший новый «механизм романообразования». Если бы «Обрыв» был написан и опубликован тогда же, когда и задуман, в конце 1840-х — начале 1850-х годов, а не двадцать лет спустя, «тургеневский» роман историки литературы называли бы «гонча-ровским». ...

Выполняя заветы Белинского, Гончаров старался ухватить типы, дух времени, видел в этом призвание литературы. Гончаров верил, что изображает в «Обрыве» борьбу старого с новым, но для читателя, уже прочитавшего и «Преступление и наказание» (1866), и «Войну и мир» (1868), это была борьба ветхозаветного с допотопным. «Лишний человек» уже был написан. Тема Чацкого с его «мильоном терзаний» уже пережевана в рудиных-бельтовых и их эпигонах, наводнивших русские романы. Художник-неудачник Райский представлялся молодому читателю вынутым из пропыленного дедовского сундука. Волохов, посланный Гончаровым бежать, задрав штаны, за новыми людьми, никак не мог поспеть за Базаровым, а тем более за Раскольниковым.

Роман опоздал на поколение. «Обрыв» воспринимался читающей публикой — по сравнению с новой, свежей прозой Толстого и Достоевского — не как откровение, но как запоздалый тургеневский роман, лишенный тургеневской легкости и отягощенный гончаровской обстоятельностью".

Не воспринимался он как "тургеневский" да и не мог в силу иных задач и намерений, а уж особенностей стиля тем более. Но я об этом говорила и в своей рецензии и отдельной заметке, приводя аналитический ответ на критику,написанный Гончаровым.К тому же роман на общечеловеческую тему имеет право появляться в пору своего созревания. Отчего такое требование к "Обрыву"? Сошлюсь на Добролюбова и ещё раз Мережковского в их комментариях о романе "Обрыв".

" Н. Добролюбов: В нем, как в магическом зеркале, отражаются и по воле его останавливаются, застывают, отливаются в твёрдые недвижные формы – все явления жизни, во всякую данную минуту. Он может, кажется, остановить саму жизнь, навсегда укрепить и поставить перед нами самый неуловимый миг её, чтобы мы вечно на него смотрели, поучаясь или наслаждаясь.

Д. Мережковский: Истинно гармонический и спокойный художник, творец живых человеческих душ – один только Гончаров. Он берёт характеры людей целиком, как живые продукты истории, природы, времени, обществ. Никто так не заставляет жить своих героев на страницах книги отдельной, собственной жизнью.

Измерение персонажей исключительно социальной задачей, с какой литературоведы подходят к романам И.С.Тургенева как открывателя "новых людей", опасно переносить на произведения И.А.Гончарова, ибо он любил жизнь в том содержании, какое видел, и старался запечатлеть в этом же виде, стремился постичь ту гармонию связей и отношений, которые не нарушали душевного покоя и соответствовали христианской нравственности, но "старый пропылённый дедовский сундук" ( М.Шишкин), чаще откликается на человеческие страдания, чем базаровское ухарство. И Гончаров готов принять участие в этих несчастьях:

"Но Вы правы, подозревая меня тоже в вере в всеобщую, всеобъемлющую любовь и в то, что только эта сила может двигать миром, управлять волей людской и направлять ее к деятельности и прочее", -- пишет он в письме к Софье Никитенко.

А в конце жизни, когда умирает его старый слуга, берёт под опеку троих его детей, заботится о них и завещает им права на его произведения.

Что же касается упрёка в обстоятельности, то этим грешит и сам писатель М.Шишкин, я ценю его творчество и с удовольствием его читаю, но я бы не назвала это вопиющим недостатком. Благодаря этому свойству, мы имеем замечательную книгу путешествий -- "Фрегат Паллада", на который Гончаров попадает совсем не случайно, хотя внешне кажется так. А читать, например обстоятельные гончаровские письма -- истинное наслаждение, особенно сейчас, когда мы совсем разучились их писать. Как много говорит о душе пишущего такая уважительная обстоятельность, не упускающая ничего, что достойно внимания, которым хочется поделиться, "потому что писанье ... составляет такой же необходимый процесс, как процесс мышления, и поглощать все в себе, не выбрасываться – значит испытывать моральное удушье".(Письмо Льховскому И. И., 25/13 июня 1857).

P.S. Достойная литературная жизнь заканчивается Литераторскими мостками, там и нашли примирение И.С. и И.А. Ну а наш долг -- отдать почести обоим.