ПТ. Часть вторая. Глава 12. Внепрограммные вольности. Естественность несогласия

Глава 11. Моделирование Болдинской осени. Пирог к празднику



В Москве школу я выбрала очень просто: решила, что войду в первую попавшуюся и спрошу, не нужен ли словесник. Жила я тогда в Строгине, микрорайоне, активно пополнявшемся счастливыми новосёлами. Работать совсем уж рядом с домом неинтересно, поэтому прошла в своих поисках несколько кварталов. И увидела сравнительно новенькое трёхэтажное здание. В строящихся московских районах тогда вводили школы двух типов: «самолётики» и «пентагоны». Первые состояли из двух частей, соединённых стеклянной галереей, а вторые образовывали квадрат с внутренним двором. «Пентагонами» их прозвали, в общем-то, не совсем правильно, но советские горожане почему-то с большим пиететом относились ко всему американскому, и бытовая лексика их кричала об этом где ни попадя. Передо мной во всей красе предстал желтоватый «пентагон».

Начинался 1982 год, школа была полупустой из-за зимних каникул. Дежурящий у входа пионер (никаких охранников в детских учреждениях тогда не было) отвёл меня к кабинету директрисы. На вопрос о вакансии она радостно ответила: «Есть 16 часов!» Формально минимальная нагрузка определялась в 18 часов, но меня такой вариант очень устроил: ведь ещё толком не оправилась от болезни и включаться в работу на полную катушку не могла. А директриса, в свою очередь, на эти болтающиеся часы не могла найти человека, потому что все хотели более внушительного заработка. Кстати сказать, даже на 18 часах мало кто позволял себе «сидеть», в среднем словесники брали часа 24. Что является одной из причин нашего некачественного образования: полноценными у учителя словесности могут быть не более 12 часов в неделю, потому что нужно учитывать подготовку к урокам, проверку тетрадей, возможности саморазвития, психологические затраты – все те моменты, без которых педагогический процесс запускается чисто формально. Ну, да ладно, пока не об этом. :)

Приняв моё заявление, директриса метнула недобрый взгляд:

- Вы тут с ошибкой написали, а ещё словесник!

На самом деле, я написала бумажку, как того требовали канцелярские нормы последнего времени. Ну, что, сказать ей: загляните в учебник 7 класса на такую-то страницу? Пришлось проглотить. Но такое начало наших взаимоотношений бурной радости не предвещало. В дальнейшем выяснилось, что Н.П. – дама самоуверенная, скорая на суждения, людей вокруг себя толком не разглядывающая. Зато завуч Ирина Зиновьевна Баринская оттеняла её очень хорошо, потому что была и внимательной, и трудолюбивой, и упорядоченной. Если бы не она, я этот сложный период в своей жизни, по-видимому, пережила бы с бОльшими потерями.

Достались мне два 5 класса. Не самый «мой» возраст. Ребята обычно шебутные, разбросанные, на одном месте долго усидеть не могут. И вышло как-то странно: 5 «Б» я урезонила быстро, а 5 «В», в котором получила классное руководство, долго не могла собрать воедино. Да и много их, 35 человек, после сельской школы мне это непривычно. Ирина Зиновьевна, побывав на уроке русского, успокоила:

- Это у всех так начинается, не горюй. По-настоящему учителями мы становимся только после нескольких лет практики. Главное, ты входи к ним с чувством уверенности, что добьёшься всего, чего надо. Это немножко, как у артистов, внуши себе, что ты уже всё можешь – и вперёд.

- Да ведь у меня такого не было, как-то всё шло нормально…

- А каждый класс – он отдельный, со своим характером. И каждая школа тоже. Этот 5 «В» ещё с началки разболтанный, там часто учителя менялись.

Вторая моя проблема заключалась в том, что сама не могла войти в колею – чуть не каждый месяц приходилось брать больничный. Врачиха-терапевт в поликлинике ничего вразумительного предложить не могла, требовался кардиолог, который бы ситуацию прояснил. Но где его искать? Родители мои – люди скромные, без связей, да и не понимали толком серьёзность происходящего, доверяли этой вялой врачихе, твердившей о том, что всё наладится, надо только привыкнуть к новому климату. Только через несколько лет, когда у меня уже образовались московские знакомые и друзья, я попала к очень старенькому мудрому профессору. Он, посмотрев всякие медицинские картинки, спокойно сообщил, что был микроинфаркт, но это не страшно.

- Деточка, присматривайтесь к себе. Организм наш всегда уникален, полезные для одного человека штуки абсолютно неприемлемы для другого. Не можете долго ходить? Не ходите. Не любите мёд? Не кушайте. Это природа подсказывает, что ей нужно, а что нет. Не перечьте ей, и всё будет хорошо. И, знаете, ещё важен ритм жизни. Да и темп – не надо слишком торопиться, но не надо и прозябать в безделии, – найдите самый подходящий именно для вас.

Не могу сказать, что с тех пор мне всегда удавалось жить сообразно запросам моей природы – люди нет-нет да и врывались со своими причудами, на которые приходилось «тратиться», и порой весьма существенно, – но совет оказался правильным. Наше тело способно на многое в восстановлении. Это не значит, что все могут себя излечить от любых недугов, но помочь в значительной степени – да.

5 «В» тем временем тоже приходил в себя. Озорники угомонились, тихони, напротив, осмелели, класс как-то «нарисовался». Однажды весной меня вызвала с урока мама ученика. Вышла из кабинета – а в коридоре три женщины, родительницы.

- Елена Владимировна! Мы тут вот к 8 Марта хотим вам подарить…

Достают коробочку с духами.

- Нет, что вы, я не приму. Спасибо, конечно, но не надо.

- Да что тут такого? Вы теперь у нас постоянная учительница, мы от души, пожалуйста!

- Нет. Я только детские подарки собираю и цветы. А это не нужно. Возьмите себе, у вас тоже праздник.

В школе о таких делах обычно слухи разносятся быстро. Не знаю, как другим, но мне неприятны разговоры о том, сколько должны стоить подарки учителям по тому или иному поводу. Особенно среди учеников. Женщины эти не обиделись, хотя, конечно, удивились. Больше с подобными глупостями ко мне никто не обращался.

На следующий учебный год моя учебная нагрузка увеличилась. И появился маленький театральный кружок, с семи- восьмиклассниками мы поставили несколько праздничных спектаклей. Но в целом в этой школе я держалась в своей маленькой нише, предпочитая не пересекаться с директрисой. Н.П. была классическим примером авторитарного руководителя, считавшего страх главным средством для общения с подчинёнными. Сейчас об этом эпитете уже позабыли, а тогда противопоставленность авторитаризма демократизму обсуждалась на каждом углу. На самом деле люди, конечно, просто хотели более человеческого с собой обращения. Преподавала она тоже словесность. Как-то Ирина Зиновьевна попросила меня провести урок-замену в 10 классе (одиннадцатилетка ещё не появилась), потому что Н.П. уехала на какое-то срочное совещание. Ну, как идти в незнакомый класс, программу которого ты ещё никогда в глаза не видел? А занять учеников чем-то нужно. Но неожиданно они сами предложили подходящую тему – бардовская песня. Выяснилось, что именно в этом классе есть несколько любителей. В результате мы проговорили целый урок о Высоцком и Окуджаве.

- А почему вы не преподаёте в старших классах? Вам ещё их не дают?

- Да просто так сложилось. Я взяла то, что было свободно.

- Но с малышнёй же неинтересно!

- Почему вы так решили? Со всеми интересно. Только по-разному. Сами-то сразу в 10 класс пошли или всё-таки с 1-го начинали?

- Маленькие глупые…

- А откуда же тогда умные берутся?

Засмеялись.

Н.П., увидев меня через несколько дней в коридоре вместе с мальчишками из этой группы, удивилась:

- У вас театральный кружок для 7-8 классов. Что вам нужно от десятиклассников?

- Я как-то вместо вас литературу у них проводила, вы уезжали. Они интересуются бардами…

- Это в программу не входит.

- Почему? Факультативно можно.

- Какой ещё факультатив? Я вам его не дам.

- Да я и не прошу. А что, просто общаться на перемене людям, у которых есть общие интересы, тоже – внепрограммно?

Она посмотрела на меня продолжительно и удивлённо: оказывается, эта девочка может не только улыбаться. С тех пор старалась меня не трогать.

В школе её многие откровенно не любили. Если бы не уважение к Ирине Зиновьевне, сглаживающей острые моменты, мог бы разразиться скандал из-за стиля общения с коллегами и не единожды. Например, на педсовете Н.П. свободно позволяла себе читать нотацию учительнице математики из-за того, что та свою сменную обувь кладёт не в «тот» шкаф. Выслушав в очередной раз подобный бред, историк встал и твёрдо отчеканил:

- Знаете что, ваше поведение настолько несолидно, что хочется топать ногами. Извинитесь немедленно.

Педсовет обомлел. Н.П. побледнела:

- Это вы мне?

- Вам. Вы же со взрослой женщиной разговариваете, а не с девчушкой неразумной. И какое вам дело до того, кто и где какую обувь складывает?

Математичка благодарно продолжила:

- Действительно. Какое вам дело?

Ирина Зиновьевна положила руку на плечо Н.П.: садись и молчи.

- Давайте вернёмся к теме педсовета. По итогам второй четверти…

Однако среди родителей школа считалась хорошей – дисциплина, дисциплина! – в неё старались попасть все новосёлы из ближайших домов. Впрочем, «шли» и на интересных учителей, которых Н.П. сломать не могла. Особенно популярны были два историка. Они были оба лет тридцати, приятельствовали, хотя друг от друга отличались, и, на мой взгляд, значительно. Николай П. был то, что называется, обаяшка: весельчак, язык без костей, походник. А Валентин С. очень спокойный, задумчивый, упорный. Школьных историков в те времена довольно часто мучили всякими партийными изысками после очередных пленумов и съездов. Помню, пошло какое-то совершенно ирреальное письмо в поддержку идеи о вручении Брежневу премии за бессмертные его литературные опусы («Малая земля», «Возрождение», «Целина»). Приехал из райкома партии дядечка и пошёл выдирать подписи у Николая П. и Валентина С. Первый расписался не глядя, второй неожиданно заартачился: не буду я эту лабуду одобрять, хоть режьте. Дядечка глаза выпучил:

- Да вы что? Это ж для проформы, трудно вам что ли?

- Во-первых, я эти шедевры ни читал. Во-вторых, не он их на самом деле писал. В-третьих, идите к учителям литературы. Не буду подписывать.

Так на своём и настоял. Годы были уже не самые грозные, и школа – не то место, которым слишком подробно занимались блюстители идеологии и борцы с антисоветчиной. А с книжками этими как бы брежневскими (была целая группа писателей во главе с Александром Чаковским, составлявших важные письмена) беда настоящая разразилась для словесников в старших классах. Разрабатывались темы выпускных сочинений, дети заучивали наизусть откровенно фальшивые тезисы о литературных достоинствах Леонида Ильича. До сих пор радуюсь, что меня судьба миловала, вручив учеников не старше 8 классов. :)

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

Глава 13. Обывательский бой кинематографу. Кардинал поневоле