Фиеста

Книга, написанная сильным человеком, книга о потерянном поколении...
Так много говорят об этом поколении ПОСЛЕ, а он писал ТОГДА -- в диалогах, живо и эмоционально, он и сам так жил... В этих диалогах весь Хемингуэй, весь его гений.
Скитаться от кафе к кафе, от бара к бару, тратить все, что есть и жить сегодня... Смотреть корриду, пить виски, снимать номера в гостиницах один за другим, брать такси, переезжать и писать-писать... Герои -- духовные скитальцы.
У меня эта книга оставляет после прочтения тревогу, тревогу за будущее, за людей.
У героев ее будущего нет, они навсегда застывают в неуютности своей эпохи, пытаясь согреться и залить свою тоску.
Книга заканчивается фразой: Мы могли бы быть счастливы вместе. Этим можно утешаться, не правда ли?
В вариациях переводов звучит чуть иначе, но точка прекрасна, в полузастывшем времени люди в такси, люди в диалоге.
Гений Хемингуэя уникален.

Это поколение, которое привлекает, восхищает, вызывает зависть и жалость, всегда оставаясь непонятым или понятым не до конца. Это люди, которые пьют кальвадос, не плачут на похоронах матери, тратя пять часов в день на оттачивание ловкости в карточных фокусах, не боятся умереть, потому что больше нет сил бояться или бороться, не думают о том, что будет завтра, и о том, что было вчера, и вряд ли по-настоящему думают о том, что происходит сегодня, живут быстро, заглушая голод удовольствием, смешивают вспыльчивость и наивность, меняют страсть к жизни на выпивку и наоборот. Меланхоличные клоуны, играющие в бильярд каждую неделю, отчаявшиеся сорокалетние хирурги, безвольные боксёры-евреи, увлекающиеся и увлекающие леди, пьющие больше своих многочисленных женихов, обанкротившиеся шотландские алкоголики, из последних сил терпящие увлечения этих леди, отчаявшиеся, но оптимистичные, журналисты-импотенты, и девятнадцатилетние незрелые немного потерянные тореро. Легко быть искренним, когда тебе всё равно или когда тебе нечего терять.
И эта атмосфера безразличия и честности, скуки, поиска, бурной, не поддающейся дрессировке жизни ловко схвачена, запечатлена и перенесена в наше время: слишком детальным описанием каждого незначительного события, короткими предложениями, резкими фразами, многочисленными диалогами, паутиной ничего не значащих отношений, наивными, непосредственными выходками и странным, немного грустным, а немного ироничным юмором.
И, как приятное дополнение, созданный аккуратными словесными штрихами яркий испанский колорит.
***
Трудись для общей пользы. Проявляй иронию и жалость.
***
– А как вы обанкротились? – спросил Билл.
– Двумя способами, – сказал Майкл. – Сначала постепенно, а потом сразу.
***
– Но это продолжалось не меньше часа.
– В сущности, это продолжалось четверть часа, – возразил Майкл.
– Бросьте, – сказал Билл. – Вы же были на войне. Для меня это продолжалось два с половиной часа.
***
– Ну как?
– Скверно.
– Хочешь еще?
– Не поможет.
– Попробуй. Никогда нельзя знать, может быть, именно эта рюмка поможет.

На первый взгляд может показаться, что их жизнь – сплошная фиеста, непрекращающиеся праздник и веселье: рестораны, бары и кафе Парижа, алкоголь и танцы, всевозможные развлечения, морские побережья Европы – вот из чего состоит жизнь героев книги.

Но получают ли они удовольствие от такой жизни? За благополучной маской каждого из них – неизбывная тоска и глубокая депрессия. Жизнь, лишенная смысла. Как корабль без капитана, потерявшийся в безбрежном океане.
Жаркая Испания, великолепная фиеста – грандиозный праздник жизни. И в самый разгар одного из самых ярких и веселых праздников планеты происходят самые трагичные события книги.

Нет, никто не умирает, не рвутся и не ломаются судьбы. Но вскрываются боль и несчастье казавшихся веселыми героев Фиесты. И становится ясно, что и ломаться-то нечему. Всё давно уже сломано. Сказка рушится, и каждый возвращается к своему обычному образу жизни, лишенному смысла и цели.

Такая вот вечная Фиеста.

Кстати, Эрнест Хемингуэй, спустя некоторое время после публикации романа «Фиеста» так писал о реакции публики на книгу: «Написать такую трагическую книгу, как эта, и чтобы они воспринимали её как поверхностную джазовую историю!»