Щегол

Из этой книги я узнала, что все антиквары – жулики, искусствоведы – балаболы, жизнь – сточная канава, а наркотики лучше алкоголя.

Роман вызвал у меня недоумение с самого начала. Извиняюсь, но приведу большую цитату.

Теперь Рембрандт, — сказала мама. — Все всегда говорят, мол, это полотно о разуме и просвещении, рассвет научной мысли и все такое, но у меня мурашки по коже от того, какие они тут все вежливые и официальные, столпились вокруг трупа, как возле шведского стола на коктейльной вечеринке. Хотя, — показала она, — видишь вон тех двоих удивленных мужиков? Они смотрят не на тело, они смотрят на нас. На нас с тобой. Как будто увидели, что мы стоим перед ними — два человека из будущего. Увидели — и вздрогнули. “А вы что тут делаете?” Очень натурально. И еще, — она обвела труп, пальцем в воздухе, — если приглядеться, само тело нарисовано не слишком реалистично. От него исходит странное сияние, видишь? Они чуть ли не инопланетянина вскрывают. Видишь, как подсвечены лица мужчин, которые глядят на него? Как будто у трупа есть собственный источник света. Он рисует его таким радиоактивным, потому что хочет привлечь к нему наши взгляды, хочет, чтобы труп выпрыгивал на нас из картины. И вот здесь, — она показала на руку со снятой кожей, — видишь, как он обращает на нее наше внимание, сделав ее такой огромной, не пропорциональной всему телу? Он ее даже развернул, чтобы большой палец оказался не с той стороны. И это сделано намеренно. С руки снята кожа — мы сразу это видим, что-то не так, но, перевернув палец, он делает это зрелище еще более не таким, и даже если мы сами не можем понять, в чем дело, наше подсознание это отмечает, тут что-то совсем неверное, неправильное. Это очень ловкий ход.

Такую речь произнесла мать Тео Декера в музее перед картиной «Урок анатомии». Я этой картины не знала и, разумеется, тут же полезла в интернет, чтобы на нее посмотреть. Посмотрела – и растерялась. Ничего из того, о чем говорила дама, приближенная к искусству, я не увидела. Коктейльная вечеринка? Мужчины, смотрящие на нас? Да они смотрят на книгу в нижнем правом углу, видимо сравнивая книжные описания с натурой. Светящееся тело? Я вас умоляю, тело лежит на самом освещенном месте, ведь электрического освещения еще не придумали, и, естественно, выделяется на фоне черных одежд и затемненных лиц. Непропорциональная рука? Палец не в ту сторону? Чушь какая-то. Все пропорционально, и большой палец на руке может быть совершенно спокойно повернут в любую сторону, в зависимости от положения руки ладонью вниз или вверх. Что за ерунду несет эта женщина? А ее слова о том, что «наше подсознание это отмечает, тут что-то совсем неверное, неправильное» идеально подходят к самой книге Тартт. Что-то здесь не так.

«Щегол», на мой взгляд, очень похож на «Тайную историю». Такой же невнятный главный герой, от имени которого ведется повествование. Такой же прием – вначале намекнуть о событии, набросать его, а потом медленно и печально рассказывать, как все докатились до жизни такой. Такое же невообразимое количество алкоголя, наркоты, блевотины, немного гомосексуализма (как же без него в современной литературе!) и болезненная, изломанная любовная линия. Такое же неспешное повествование с обилием деталей, рассуждений и душевных терзаний. Но «Тайная история» захватывает, а «Щегол» - нет.

Возможно дело в том, что в «Истории» мы глазами невнятного главного героя наблюдаем за довольно интересными персонажами, и его серость и безликость лишь фон для них. Здесь же эта серая масса, именуемая Теодором Декером, повествует нам о себе, любимом и несчастном, и мы вынуждены продираться сквозь его «умственные метания», сдобренные наркотой, и слушать бесконечное нытье и страдания никчемного неудачника. Все остальные персонажи – неживые. У живого персонажа всегда своя жизнь, да, разумеется, она придумана и написана автором романа, но читаешь и понимаешь, что по-другому и быть и не могло. Даже если сюжет делает кульбит и неожиданный поворот, то персонажи поступают так, что невозможно усомниться в их поступке. Да, они могут сломаться или закалиться, броситься с моста или уйти в монастырь – но мы поверим в их поступок. А в «Щегле» я не верю. Не верю, например, изменившейся семье Барбуров. Наверное, они должны были стать именно такими для сюжета, такая была у Тартт задумка, но пазл не складывается, линии не совпали, но деталь была вбита в картину властной рукой автора.

Книга жутко затянута и жутко депрессивна. Все плохо и будет еще хуже. Главный герой всю книгу ходит и ноет о том «как страшно жить». При этом он ничего не делает, чтобы сделать свою жизнь лучше. Его жизнь делают другие, а он только убивается по химере и скулит, скулит, скулит.

В книге много говорится об искусстве, о красоте, зовущей человека из-за угла, о связующих нитях пересекающих века, но для меня они звучат не очень убедительно. После речи о картине «Урок анатомии» становится ясно, что все, что говорят искусствоведы о картинах, это всего лишь их, лично их восприятие, которое они пытаются вдолбить нам в голову. И не дай Бог возразить такому оратору, тебя заклеймят неучем и грубой деревенщиной, неспособной понять прекрасное.

Но еще больше в этой книге говорится о наркотиках. Просто ода наркотикам. Спасение от мерзостей жизни – в наркоте. И привыкания-то к ним практически нет, если вштыриваться в меру. Сплошная польза, не то, что алкоголь.

Для меня эта книга стала разочарованием. Да, написана она хорошо, крепко, хорошим языком, но эту бы энергию, да в мирных целях…

Но, как говорил Булат Окуджава «Каждый пишет, как он дышит». Особенно это относится к тем авторам, кто пишет не по десять дурацких безликих романчиков в год, а один в десять лет. Донна Тартт не может писать светлые книги. У нее нет ни одного счастливого человека, ни одной счастливой пары, ни одной счастливой семьи. Все семьи, все пары – искореженные, несчастные, духовно инвалидные. В каком-то интервью Донна сказала, что ее мироощущение во многом совпадает с мироощущением Тео. И вот что для меня "неверное, неправильное" в этой книге - автор. Красивая, умная, талантливая, одинокая и разочаровавшаяся женщина. Или не женщина.

Так что надеяться не на что. Вся жизнь – сточная канава. Возраст и одиночество добавляют горечи, поэтому каждая новая книга Тартт будет мрачнее предыдущей. Это я вам как искусствовед искусствоведам говорю.

Вот и определился лауреат премии «Первое книжное разочарование года». Солидное, даже увесистое, я бы сказала, разочарование – 800 с лишним страниц. Увы, десять лет работы автора над этим романом отразились главным образом лишь на объеме. А я угробила на него кучу свободного времени, поэтому раздражена и не склонна к сочувствию и пониманию.
Начну с главной претензии - персонажей. С ними в книге просто беда. Из примерно двадцати более-менее значимых героев только один у меня вызвал симпатию (да и вообще хоть какие-то чувства, кроме равнодушия или раздражения) - Хоби. Молчаливый и проницательный реставратор мебели, который влюблен в свою работу, который мысленно живет в тех веках, когда те стулья и комоды, что он чинит, еще сверкали свежей лакировкой. Это единственный душевный герой, полностью остающийся в нужном образе с начала и до конца книги. Про главного героя даже говорить не хочется, но упомянуть нужно. Это аморфный и не обладающий никакими индивидуальными особенностями тип преступного склада ума, всю жизнь страдающий от несчастной любви, балующийся алкоголем и наркотиками (наркотиков, кстати, в книге безумное количество, прямо пособие какое-то), и винящий во всем ужасную случайность, во время которой погибла его мать (это не спойлер, а начало книги). Попытка автора немного очеловечить его, привив комплекс вины за эту случайность, не удалась, и главный герой все произведение и ведет себя, и ощущается, как полный говнюк нехороший человек. Лучшего друга главного героя, который вроде украинец по происхождению (разумеется, по имени Борис), без нервного тика вспоминать не могу. Отец у него – что-то вроде главного инженера, ездит на инспекцию шахт по всему миру – ходит весь в золоте, дорогущих часах, но в грязной, потрепанной одежде, пьет по-черному (разумеется, водку) и бьет сына; а сын в детстве постоянно голодал, несколько месяцев бомжевал (как же по-другому), и чуть ли не на каждом вокзале его хотели похитить растлители малолетних для подпольных борделей (разумеется, это же Украина). Вряд ли кого-то удивит, что он тоже пьет по-черному в свои тринадцать лет, виртуозно матерится (русского мата в книге полно, причем написан он латиницей, сразу Берджесс вспоминается), умело стреляет, а как вырос – подался в мафию. Для умного молодого писателя наличие таких пошлых клише в двадцать первом веке не просто удивительно, это откровенно дурной вкус.
К достоинствам произведения могу отнести уютные описания процесса реставрации мебели (которых гораздо меньше, чем хотелось бы) и картину «Щегол» Фабрициуса, вокруг которой крутится основная нить повествования. Сама картина производит на меня гнетущее впечатление, пусть и не могу не отметить мастерства художника. Я не вижу ничего позитивного и воодушевляющего в изображении несчастной птички, прикованной к своей жердочке. Мне кажется, даже заключение в клетке выглядело бы более оптимистичным, чем эта едва заметная, тоненькая, но такая крепкая цепочка. Иллюзия свободы, но свободы нет. Параллелей с человеческой жизнью можно провести сколько угодно. Я также не понимаю умиления главного героя от того, что щегол на картине спокойно сидит, смирившись с заточением. Этому радоваться нужно, что ли? Давайте тогда дружно поаплодируем смирению перед судьбой, тоске в глазах и бессмысленному существованию.
Эта книга - не пустышка, нет. Это добротный, тяжеловесный роман со всплывающими иногда умными, а иногда даже и интересными мыслями. Описания хороши, вставки из истории искусства – тоже. Но по сравнению с загадочной, изысканной и элитарной «Тайной историей», «Щегол» кажется прямолинейным, затянутым и скучным жизнеописанием бесхарактерного неудачника. К языку повествованию претензий нет, Тартт пишет хорошо. Но этого слишком мало для хорошей книги. Этот роман посредственен, абсолютно и бесповоротно. И мне даже обидно, что такая выразительная картина, как «Щегол», теперь будет ассоциироваться с настолько эмоционально бесцветным произведением.
Книга прочитана в рамках Книжного марафона 2015, п. 1 «Книга, в которой более 500 страниц».

Из трёх книг, написанных Донной Тартт, эта — самая прославленная и, к сожалению, самая слабая. Я не написала на неё рецензию сразу по прочтении, хотела, чтобы впечатления отстоялись, а теперь прошло время, и книга померкла, потускнела и почти забылась. Это интересный эффект, который, пожалуй, не стоит игнорировать. Ведь параллельно "Тайная история" по-прежнему стоит в душе, и "Маленький друг" со временем нравится всё больше и больше — этакая тягучая липкая, страшная, завораживающая сказка американского Юга. А "Щегол" — а что "Щегол"? Это вообще в этом году было прочитано? Странно...
Так что всё-таки у нас в "Щегле".
В "Щегле" есть, во-первых, великолепный язык Донны Тартт (читать её стоит хотя бы ради языка, тем, кто соскучился по качественной прозе, изысканной не ради изысканности). Есть мир, в который погружаешься, утончённость, ранимость, боль, одиночество, печаль, — всё это — настоящее. Есть великолепные образы, прежде всего, матери (и ради одной матери эту книгу стоило написать).
Хоби, Пиппа и даже клюквенный (развесисто-клюквенный) Борис тоже удались великолепно.
Но главный герой получился бледнее всех.
Тео слишком сильно похож на зеркало: он замечательно отражает тех, кто находится рядом с ним в данный момент. Причём "находится рядом" равно "оказывает влияние и определяет жизнь". Рядом с утончённой весёлой матерью — и рядом с быдловатым отцом — рядом с прозрачной "янтарной" девочкой Пиппой — и рядом с маргинальным славянином неясной национальности (то ли русский, то ли украинец, то ли немножко поляк) Борисом — рядом с невестой из высшего нью-йоркского общества — и рядом с благородным мебельщиком-антикваром, старым другом Хоби — Тео каждый раз разный человек. Он отражает их всех, подлаживаясь под каждого по-своему, но где он сам? Что можно сказать о нём, о его личных качествах, пристрастиях? Кроме того, что он глубоко любил мать, — сказать почти нечего.
Самостоятельно Теодор начинает действовать только в самом финале книги.
Финал, между прочим, сильный (как и начало), в том числе из-за своего мощного и тонкого религиозного христианского подтекста. Освобождение от многолетней душевной боли через готовность понести наказание и очиститься. Помощь, которая приходит от той, кого больше нет. Амстердам, "ставший моим Дамаском". Это сильно, особенно в контексте всей книги, в которой о Боге никто не вспоминал. Сегодня Бог не снаружи, не в церкви и в молитвах, Он — глубоко внутри. Всегда.
Но многое в книге не получилось, осталось лишь намеченным, как характер Тео Декера.
Например, большой минус книги — в том, что картина Фабрициуса, давшая ей своё название, ни разу не становится энергетическим центром истории, ни связующим узлом сюжета, ни просто важным "действующим лицом". В лучшем случае она становится предлогом для развития криминального сюжета. Она тут случайно. "Щегол" не отыгран.
Может, он попал в книгу, потому что в мире не так уж много работ такого маленького формата и такого большого уровня? Или из-за судьбы самого Фабрициуса, погибшего из-за несчастного случая, при нечаянном взрыве порохового склада?
Во всей большой книге есть всего пара эпизодов, когда работу Фабрициуса хотя бы просто оценивают по достоинству, когда она что-то сообщает персонажам, её рассматривающим. На протяжении многих лет о ней едва вспоминают, не говоря о том, чтобы на неё посмотреть. Она годами не участвует в сюжете.
Ещё один минус — славянская "клюква". Досадно: Тартт явно проделала большую работу, изучая русских иммигрантов в Америке, а в результате сочинила что-то вполне невразумительное. Когда Борис действует просто как персонаж (забудем о его корнях), это замечательный персонаж, живой и яркий, с пол-пинка затмевающий своего бледного друга. Но стоит выйти на свет национальному колориту, клюква лезет даже из русских имён. Самый провальный образ — это, конечно, отец Бориса. Безусловно, такие русские отцы существуют, но они не работают на крупных должностях в международных корпорациях. Впрочем, оставим эту печальную тему.
И может быть, главная неудача: книга не натянута на единую тетиву, она сшита из кусков, которые плохо друг к другу подходят. По отдельности куски могут быть великолепными — из каждого можно было бы сделать отдельную прекрасную маленькую книгу. Мир Хоби и его антиквариата. Мир Лас-Вегаса и полубездомных весёлых малолетних наркоманов. Мир матери — разорившейся стойкой принцессы. Мир богатых нью-йоркских семей. Мир уютного богемного Нью-Йорка. Мир хрупкой покалеченной флейтистки...
Проблема в том, что эти миры не склеиваются. Рассыпаются.
Конечно, мастерство Тартт в итоге как-то сшивает эти куски, но ощущение эклектики не уходит. Может быть, потому, что соединять эти миры должен Тео, а что он может самостоятельно соединить? Самостоятельно он хорошо готовит только наркотические смеси: вот тут у него всё соединяется.
Да, кстати. На всякий случай, для тех, кому актуально: у нас тут — да, имеется ещё разнузданнейшая пропаганда наркотиков. И наркотики, судя по тому, как складывается жизнь у наших мальчиков, оказываются совершенно безвредны. В принципе, в мире Донны Тартт к веществам как-то быстро привыкаешь. Но я должна была предупредить неокрепшие умы.
И ещё одно кстати. В интернете нашлось: "В этой книге столько красоты и тайны, столько пронзительного и смешного, парадоксального и первооткрывательского, но при этом уютно-классического, что у меня перехватило дух..." (Антон Долин). Да, это правда, есть и красота, и тайна, и пронзительное, и уютно-классическое. Смешного, парадоксального и первооткрывательского гораздо меньше (но кто считает).
Но, к сожалению, прекрасные такты не сложились в прекрасный концерт, и прекрасные краски не создали большой картины. Впрочем... всё же: нет, это не отрицательная рецензия на плохую книгу.
Это разочарование человека, который десять лет ждал новой книги Донны Тартт. И продолжит ждать, между прочим, следующей.