Лев Толстой: Бегство из рая

Не люблю биографии. Никогда их не читаю, поскольку уверена, что личность творца (в данном случае, писателя) отделена от личности человека. Свято верю в талант, что уж тут…
Но речь идет о Льве Николаевиче. Мимо этой биографии пройти не смогла.

Пролог.

- Что читаешь? – бросил муж, привыкший к вечно спрятанному за книгой облику жены.
- Биографию Толстого. «Бегство из рая» называется.
- Бегство куда? В Израиль? Господи, и он туда же…

Часть 1. Зачем ушел?

101 год назад, в ноябре 1910 все газеты писали только об одном: «УМЕР ЛЕВ ТОЛСТОЙ». Тело его положили в дубовый гроб без креста на крыше. Все мы знаем, почему без креста. Вот она благодарность людей величайшему гуманисту всех времен.

И все-таки, зачем он ушел? Почему нельзя было почить в теплой мягкой постели в кругу семьи? Ведь о такой смерти в кругу семьи мечтают все? Или нет?

Басинский, тщательно исследовав всевозможные переписки, дневники Толстого, воспоминания современников, мемуары Софьи Андреевны и другие материалы, находит несколько причин этому.

«Толстой ушел, чтобы умереть». Уход толстого был сложной формой самоубийства. Он отчаянно хотел приблизить свою смерть, как хочет любой человек, у которого произошел разрыв души и тела.
«Толстой ушел, чтобы слиться с народом» или Толстой ушел от «пропасти людей», которые организовали настоящее паломничество в Ясную в последние годы жизни писателя. Девица-учительница, старичок-полковник, молодой крестьянин, отставной артиллерийский поручик, студент Московского университет… Они измучили его.
« Если бы Толстой был Чеховым, вся эта бесконечно-пестрая вереница характеров была бы ему полезна как художнику. Но в конце жизни Толстой практически отказывается от художественного творчества. Он целиком сосредоточен на мыслях о Боге и смерти. Он страшно одинокий мыслитель, который, прежде всего, нуждался в покое уединении.»
Одним из мотивов ухода или бегства был «дьявол земной славы», слишком обостренной любви - ненависти к нему людей, от чего он страдал, мечтал избавиться, превратившись в обыкновенного старика.

Если бы расследованием этого дела занялся доктор Хаус, он бы непременно доказал, что причина ухода и дальнейшей смерти писателя была прозаична: воспаление легких. Инфекция добралась до мозга Толстого, и он, обуреваемый маниакальными припадками, не руководил своими действиями.

А если серьезно, то мне более остальных близка версия, высказанная самим Львом Николаевичем: «прыгая из окна, я прыгал не вниз, а вверх».

Часть 2. «Как опасно выходить замуж за гениев».

Хотел бы я быть женой Толстого? На за что. Этот крест не менее тяжек, чем крест самого Льва Николаевича. Но я не смогла не остановиться на личности этой героической женщины.
«Сильный Толстой ушел от слабой, не совпадавшей с ним в духовном развитии жены».
После смерти писателя многие (в том числе и собственные дети) обвиняли Софью Андреевну в том, что произошло. Мол, довела старика, он и сбежал. Но почитайте эти строки из дневника Софьи Андреевны: «…и мудр, и счастлив Л.Н. Он всегда работал по своему выбору, а не по необходимости. Хотел — писал, хотел — пахал. Вздумал шить сапоги — упорно их шил. Задумал учить детей — учил. Надоело — бросил. Попробовала бы я так жить? Что было бы с детьми и с самим Л.Н.?»
Что было бы с ним без нее? И дожил ли бы он до 1910 года?

Часть 3. Скандалы, интриги, расследования…

И все-таки, не люблю биографии. Толстой был плохим мужем, неважным отцом, имением управлять не мог. Все это напоминает отрывки статей из какой-то желтой газетенки. Для меня исследование автора, больше похожее на замысловатую компиляцию, не открыло ничего нового. Этой книги вообще не должно было быть написано. Свою автобиографию Лев Николаевич написал своим творчеством. Впрочем, у каждого свой Толстой.

Эпилог.

«Однажды во время ночного бдения ему явился Бог в лице ангела, с которым Иаков боролся до рассвета, требуя благословить его. В схватке он повредил свое бедро, но Бог остался удовлетворен его рвением. Иаков получил благословение и новое имя — Израиль («Борющийся с Богом»), с напутствием: «...ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь». (Быт.32:27,28).:

Не читавшей этой книги мой муж ничего не потерял. Но он в двух словах, емко ответил на вопрос, на который Басинский пытался ответить на более чем 600 страницах. Лев Николаевич бежал не «откуда», а «куда».
Куда?
В поисках земли обетованной. Туда, где вечный покой.

P.S.: Когда решила выложить свое мнение о книге, увидела, что кто-то уже написал рецензию ровно час назад!
Люди! Такое бывало раньше на букмиксе?:)))
Простите меня, Polukrovka!
Ну что, дуэль?:)))

Предыстория первая: Толстого я недолюбливала всегда, как за отступничество, так и за произведения. "Войну и мир" преодолела с трудом и, что скрывать, изрядными пропусками, а вот "Анна Каренина" стала настоящим физическим испытанием (увидев, что смерть Анны - еще не конец, хотелось плакать...).
Предыстория вторая: А вот к книге о Толстом я приступила не только без предубеждения, а напротив - с предвкушением. Две предшествующие биографии в рамках книжного флэшмоба пробудили исключительную симпатию к их героям и, в частности, реабилитировали в моих глазах Бунина. От Толстого я ожидала того же и с первых строк была готова его простить и полюбить.
Однако книга насторожила уже своей обложкой, весьма, правда, симпатичной, но с эдаким "бестселлерским" слоганом поперек: "Ровно 100 лет назад в Ясной Поляне произошло событие, которое потрясло весь мир..." Да, именно так, и многоточие в конце. Покоробило, но в общем еще можно было списать на маркетинговый отдел... Открываем...
Повествование структурировано следующим образом: каждая из 10 глав начинается с детальной зарисовки последних 10 дней жизни Толстого с момента ухода из Ясной Поляны. Такое вот арифметическое эстетство. Это своего рода лейтмотив, первая и главная (?) сюжетная линия (возвращающая нас к "дешевому" слогану на обложке). Затем в виде ретроспекции собственно рассказ о жизни мастера - линия вторая (второстепенная?). "Две линии" по-женски изящно отделяются шрифтом... (друзья, но ведь кем-кем, а эстетом Толстой никогда не был?) На лицо временное и смысловое неравенство. Желание Басинского придать своей книге определенные художественные достоинства по-человечески понятно и объяснимо. Вот только форма и содержание должны находиться в гармонии. Скажем, меня бы не удивила биография А.Кристи, где рассказ о жизни всемирно известной писательницы вращался бы вокруг ее неожиданного исчезновения. А вот с Толстым подобный "детективный" прием мне кажется не только неоправданным, но и безвкусным.
Кроме того, подобная хронологическая пляска имела существенные побочные эффекты. Скачки от одного года к другому поражают не только амплитудой, но и частотой. Пример "наугад" (дабы не быть голословной): Толстой подумывает о женитьбе, глава завершается фразой "И здесь дьявол окончательно настигает его" (1857 г.) - следующая глава под названием "Дьявол" отсылает нас к одноименному рассказу 1889 г. - далее обстоятельства его находки (1909 г.) - автобиографическая история, положенная в основу (1850е годы) - "Крейцерова соната" (1889 г.) - опять "Дьявол"... Постойте, мы едва преодолели пару разворотов - с такой зигзагообразной ловкостью Басинский скачет по жизни Толстого. Понятно стремление найти параллели в творчестве, проследить истоки, первопричины, развитие, последствия, возвести в уровень сентенции и продемонстрировать собственные аналитические способности. Возможно, и я бы воздержалась от упреков, если бы сумбурные скачки во времени так не затрудняли чтение (порой и не разберешь, о каком периоде идет речь) и если б не лежал на столе едва закрытый том Моруа о жизни Гюго, плавный, размеренный, гармоничный, цельный. Кстати, детства у Толстого не было, а если и было, то Басинский счел исчерпывающим одноименное произведение Л.Н. Ни даты рождения, ни причины ранней смерти родителей... да собственно ничего! Вскользь упомянуто о попечительстве любящих тетушек и 1-2 случая из ранней жизни. А ведь это едва ли не самый главный и интересный период любой биографии!
Стоит, правда, отметить, что преодолев определенный срединный рубеж, когда амплитуда скачков по хронологическим причинам заметно сокращается, читать становится значительно легче и в голове, наконец, начинает формироваться картинка.
Это что касается недостатка вкуса и трудностей восприятия. Теперь о пробелах в содержании.
Басинский формулирует проблему как "горе от ума", но хочется спросить, а где же, собственно, "ум"? Да, вегетарианство, да, непротивление злу насилием, да, коммуна... - но это не ново и не ради этого сотни людей со всего мира приезжали в Ясную. Глубина философской позиции Толстого, сколько-либо выделяющая его учение среди прочих, в книге не отражена. Как не отражены и главные идеи произведений до "духовного переворота". Видимо, подразумевается, что об этом читатель знает из других источников. Так, кстати, сказано что толстовцев Л.Н. не любил, а почему - опять ни слова. Основной центр - проблематика семейного конфликта, поиск виноватых, а вернее оправдание невиновных. И центр фокуса явно тяготеет к супруге писателя. Книга о взаимоотношениях Л.Н. и С.А., безусловно, имеет право на существование, но не стоило ли тогда вынести это в подзаголовок? В общем, образ Толстого-философа, родоначальника целого учения, теряется за изнуряющими семейными отношениями и конфликтами. Интерес к этой стороне жизни понятен - слишком много вопросов и обвинений выдвинуто в адрес семьи, да и "читатель", как известно, любит покопаться в грязном белье... и Басинский плетет вокруг Толстого эдакий мелодраматический детектив: история загадочного бегства (загадка, кстати, высосана из пальца) на фоне семейных неурядиц. Прием бестселлеров от ширпотреба.
Из-за плеча Басинского все-таки выглядывает и бородатая фигура мастера. Да все как-то не с той стороны... Автор постоянно будто пытается его оправдать, причем довольно неумело, порождая в моей душе (тут не буду говорить за всех) лишь новые вопросы и сомнения. Так что несмотря на постоянные сравнения со старцем, солнцем и Христом ("это звезда, вокруг которой вращаются все планеты системы "Толстые", но которые с ней не соприкасаются напрямую, настолько велико ее энергетическое поле"), за бесконечными эгоцентричными рефлексиями возникает лишь "высоконравственное и в то же время несимпатичное существо", как метко сказал Тургенев. То, что Л.Н. был противоречив (как и все мы, а гений и подавно) - легко понять и принять. Но в руках Басинского, старающегося эти противоречия объяснить, они вырастают в геометрической прогрессии, возбуждая непонятный негатив, с которым разум невольно начинает бороться. В какие-то моменты (преимущественно первой половины книги) это делало чтение мучительным.
Что касается языка, в нем есть ряд стилистических огрехов, но они незначительны и вызывают, скорее, недоумение. Так, красивая мысль - "Брак с гением - всегда мезальянс, но кто в этом неравенстве "равнее" по части "жертвы" - смазывается явно неуклюжей концовкой. Присутствует некоторый винегрет стилей: автор смешивает язык официозно-литературоведческий ("мы полагаем" и т.п.), конспектно-лекционный (неуместные для книги сокращения, слова типа "месседж"), разговорный французский (увы, зачастую без перевода!), с вкраплениями натянутых поэтических приемов: " В Соне была "музыкальность". Нет, со слухом и исполнительским талантом у нее как раз были определенные проблемы. Но "музыкальность" была...". Есть ряд сравнений и выводов весьма сомнительных: "тогда в жизни Евгения появляется Степанида. Само ее имя является соединением Соломониды и Аксиньи, средним арифметическим из двух имен". А вот следующих пассаж вызвал у меня явный вопрос: "В конце этого же года с Толстым произошел случай...который точно иллюстрирует его попытки обрести семейное счастье против всех принятых в нормальном обществе правил. В декабре он отправился...на охоту...не стал отаптывать вокруг себя снег, как это положено, и чуть не поплатился за это жизнью. Выбежавшая на поляну медведица бросилась прямо на Л.Н....Подоспевший егерь застрелил ее..."
В общем, выражаясь словами автора, "Казалось бы, какой из этого можно сделать вывод? Никакого".
Подводя итоги, нельзя отрицать, что книга эмоциональна, прочувствована, подробно и по возможности объективно передает семейный конфликт. В чем-то автор достоин сострадания: мало кто оставил после себя такой объем дневников, писем исповедей и рефлексий, как Л.Н. и его немалочисленное окружение... Еще раз хочется отметить, что вторая половина книги вышла заметно лучше, то ли потому что Басинский расписался, то ли потому что Лев успокоился, то ли потому что хронологические скачки стихли. Но общее впечатление от книги вполне ограничивается словами отца Варсонофия: "Как ни силен был Лев, а вырваться из клетки так и не сумел".

И раз уж кстати повод пришелся порассуждать о нашем несовершенном и необъективном представлении о творчестве и его образующих, а у меня имеется извращенная привычка даже понятие «любовь» мимо разума или что там заместо него не проносить, то начать стоит как раз с достоинств книги Басинского.
Ибо надо признать, что удивила приятно. Хотя обычно наши литературные премии скорее пугают и поражают своим выбором, но в этот раз при всем явном попадании в дату, куда важнее, что получилась книжка не популяризаторская – дескать, смотрите какой был Толстой человечище, или еще того лучше бы пошло по нынешним временам, самодур и семейный тиран. И не оправдательно-осуждательная, что художнику, мол, позволено все, или, наоборот, давайте судить будем по мерке обывателя и засудим сразу же и с удовольствием превеликим.
Понятно, что мы со свечкой не стояли, и даже ежели прочесть все дневники Льва Николаевича и Софьи Андреевны, а также их переписку, а также переписку с Чертковым, дневники и воспоминания детей, то получится картина определенная, да не истинная. От субъективизма никуда не уйдешь, каждый и по себе судит, и более того, насколько полностью подробно все описано, тоже вопрос. Посему можно взять прочтение Басинского, как одну из возможных точек зрения на жизненную мозаику Толстых, тем паче, что работа определенно проделана немалая и весьма аккуратная, что тоже немало важно.
Еще одним плюсом «Ухода» стоит назвать легкость повествовательную, но при этом не сбивающуюся на упрощения и одномерные прочтения. Всякий человек – человек, и коли страстями обуреваем, то тут мало не покажется, если копнуть хоть чуть выше поверхностного формального ярлыковешания.
Наверное, можно прочесть, что Толстой тот еще изверг и негодяй, да и попутно флюгер, но это больше скажет о читателе самом, который, видать, встал сразу на рельсы и все жизнь едет по ним и не понимает как это – из колеи выбиться можно, нельзя же, непорядок будет. Про семейную жизнь вообще со стороны говорить, кто там кому что испортил, кому труднее было и все такое, это надобно сразу идти к гуингнгмам, там вот все выверено и четко, что да как, люди же, увы, а может и к счастию скорее, существа более эмоциональные и непредсказуемые, а отрицать, что хотели как лучше и многое получилось в данном случае навряд ли выйдет – 48 лет вместе, 13 детей, огромная совместная переписка, в чем-то даже совместное творчество и т.д. и т.п. И наверняка роль жены в таком Толстом, какого мы знаем, значительна тоже, а то, что на этом свете будет легко, разве кому-то обещали заранее?
Философские искания Толстого, попытка отказаться от собственности, противостояние с церковью – опять-таки вопросов возникает много, и это хорошо. Даже в наше, казалось бы относительно более свободное для разности мнений время сложно представить фигуру подобного масштаба, способную так дискутировать о самых истоках организации социума. И совершенно не суть, насколько кто прав, здесь нет ни правых, ни виноватых, но то, что Толстой честен и искренен в выборе своих путей, ибо куда как проще было продолжать скажем стезю романную, полагаю, что бесспорно.
И то, что ему куда как легче порвать с церковью, институтом по сути внешним, хотя формально отвечающим за внутреннее, нежели с семьей, из которой он хоть и уходит, да не совсем или даже совсем не уходит, весьма показательно.
Наверное, попытка построить «рай» яснополянский (сама идея тоже творческая весьма, и пожалуй куда как сложнее нежели любой роман книжный, хотя и не столь показательно очевидна) и ее исход тоже своего рода извечная игра судьбы, когда «человек предполагает, а бог располагает», да и вся история Льва Николаевича история страстей в том числе, и как и всякого человека без заблуждений наверняка не обходится, и наверняка многое он и сам видел, и понимал, быть может, задним числом, а быть может и сразу, но ведь далеко не все в наших силах бывает.
Что еще у Басинского получилось, это одновременно и картина человека, и богатыря, титана, причем последняя ипостась была хорошо видна и современникам, что довольно редкий случай сам по себе, не говоря уже о прохождении «духовного переворота». Хотя наверное парадоксальную мысль скажу, но человек ищущий не может не меняться так или иначе, да только подобные изменения заложены уже в нем самом, скорее это открытие себя, и значит Толстой по сути всегда един, и в страстях своих, и в ранних произведениях и романах, и в поздних, и в попытке объяснить миру, что зло злом не переборешь, не искоренишь, только увеличишь. Пожалуй, что в «Уходе» удался как раз единый образ писателя-мыслителя, при всем выделении отдельных периодов жизни, они представлены как эволюция как раз, что само по себе уже большая удача.