Цитаты из книги «Подросток»
«Нас с вами постигла обоюдная русская судьба, Аркадий Макарович: вы не знаете, что делать, и я не знаю, что делать. Выскочи русский человек чуть-чуть из казенной, узаконенной для него обычаем колеи - и он сейчас же не знает, что делать. В колее все ясно доход, чин, положение в свете, экипаж, визиты, служба, жена - а чуть что и - что я такое? Лист, гонимый ветром. Я не знаю, что делать! Эти два месяца я стремился удержаться в колее, полюбил колею, втянулся в колею.»
«Я [сын, Долгорукий А.М.] приставал к нему [отцу, Версилову А.П.] часто с религией, но тут туману было пуще всего. На вопрос: что мне делать в этом смысле? - он отвечал самым глупым образом, как маленькому: "Надо веровать в бога, мой милый". - Ну, а если я не верю всему этому? - вскричал я раз в раздражении. - И прекрасно, мой милый. - Как прекрасно? - Самый превосходный признак, мой друг; самый даже благонадежный, потому что наш русский атеист, если только он вправду атеист и чуть-чуть с умом, - самый лучший человек в целом мире и всегда наклонен приласкать бога, потому что непременно добр, а добр потому, что безмерно доволен тем, что он - атеист. Атеисты наши - люди почтенные и в высшей степени благонадежные, так сказать, опора отечества...»
«Друг мой, вспомни, что молчать хорошо, безопасно и красиво. Молчание всегда красиво, а молчаливый всегда красивее говорящего.»
«Все есть тайна, друг, во всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет, али звезды всем сонмом на небе блещут в ночи - все одна эта тайна, одинаковая. А всех большая тайна - в том, что душу человека на том свете ожидает.»
«Но мимоходом, однако, замечу, что считаю петербургское утро, казалось бы самое прозаическое на всем земном шаре, - чуть ли не самым фантастическим в мире.»
«Правда, я часто отлучался и оставлял ее одну, но кончалось тем, что всегда приезжал обратно. Nous revenons toujours, и это уж такое основное свойство мужчин; у них это от великодушия.»
«Но мысли становились все бесформеннее и неуловимее; я рад был, когда удавалось осмыслить какую-нибудь и ухватиться за нее.»
«— Чего ты нахмурился? — Нет, я не нахмурился, Лиза, а я так… Видишь, Лиза, лучше прямо: у меня такая черта, что не люблю, когда до иного щекотного в душе пальцами дотрагиваются… или, лучше сказать, если часто иные чувства выпускать наружу, чтоб все любовались, так ведь это стыдно, не правда ли? Так что я иногда лучше люблю хмуриться и молчать: ты умна, ты должна понять.»
«Странное свойство: я способен ненавидеть места и предметы, точно как будто людей.»
