Цитаты из книги «Крыша. Устная история рэкета»
«Если у мафии прошлого и есть последователи, то они мелки или непонятны. Похоже, они ушли в историю. Дальнейшее — удел археологов в виде публицистов, писателей и режиссеров.»
«Единственно, что спасло страну,— историческая невозможность российской мафии объединиться в одну вертикаль. Пределом ее вожделений первоначально была вседозволенность и сытая жизнь, потом бабло, затем кэш, в конце концов — финансовые потоки. А рычаги власти им были необходимы лишь для расширения этих самых потоков. Никакой идеологии. Мечты упирались в безделье, гламур, яхту как апофеоз достатка. Сокровенным, негласным лозунгом стала триада: «Дачка, тачка и собачка». Если воры старой формации полстолетия выстраивали свое мировоззрение наподобие собора без крестов, а в лютых тюрьмах вместо иконок иногда вешали даже фотографии именитых воров в законе как священномучеников, то для бандитов, по гамбургскому счету, символом счастья стал профиль Абрамовича. За него и погибнуть было не грех.»
«Упоение победами продолжалось до тех пор, пока организованная преступность сама себя не истребила. Пик самоуничтожения пришелся на 1994—1995 годы. Благодаря плотной пальбе в гангстерских войнах смерть стала настолько обыденным явлением, что парни заранее приезжали в ритуальные мастерские и заказывали себе надгробные эпитафии с открытой окончательной датой. Как-то присутствовав при беседе «ма-лышевской» братвы с кооператором, я застал диалог, подчеркивавший их метафизическое мироощущение тех лет. Когда коммерсант попросил отложить выплату налога на пару месяцев, один из бригады искренне возразил: «Да меня завтра могут завалить».»
«Все же зло не исчезает, оно прячется, чтобы через короткий исторический период так же внезапно проявиться и принять новые формы.»
«Пока же они считали, что ныряют в жирную жизнь. А это было так радостно, что никто не собирался умирать. Неудача мафии состояла лишь в том, что у нее не хватило сил забрать на тот свет всех своих.»
«Им мечталось, что вирус мощного преступного образования пришел навсегда. Буржуазная революция принесла обществу нового хама. Все 90-е они будут жить в состоянии изнурительной боеготовности, притупленной наркотиками бдительности, виртуозной жадности, истеричной подозрительности к своим же подельникам. Тогда, в 1991-м, они не ведали лишь об одном: все они скоро станут убийцами и окончательно истребят в себе все хорошее. Их прошлые нормы «быстрее, выше, сильнее» превратятся в нечистую силу. А любимое место антимира — тупик.»
«Следователь молоденький через много лет спрашивает про его знакомых с «крыши» — про Ташкента, Кирпичева, других. И говорит: «У вас про кого ни спросишь, так все убиты». Я говорю: «Время было такое».»
«За соседним столиком сидела братва из Воркуты, этих знали как братьев-воркутят — все под два метра ростом, бритые, в одинаковых джинсовых куртках и с тяжелыми золотыми цепями на шеях. К воркутинским подошли оперативники спецслужбы милиции, и между ними произошел следующий разговор: — Скажите, где танки? Парни, вы только мигните — мы поможем. Что мы, колонну танкеток не возьмем в оборот? — предложил Сироп. — Это каким это образом? — опешили милиционеры. — Вы как маленькие. У нас же пара парней Афган прошли, а «четверка», набитая железом, тут рядом, на Якубовича у прокуратуры припаркована. Четыре гранатомета «Муха» припасено. Что тут особенного. Мы на «девятинах» подъедем, первый и последний танк сожжем, остальным будет не развернуться. Высунутся, и мы их перекоцаем.»
«Я хороших людей не убивал. И не дошел бы до уровня, когда мне все равно кого убивать, как террористам. Мы друг друга убивали. Все честно.»
