Замечательно написанная живая книга воспоминаний. Карсавина в своих мемуарах вовсе не видится чиателю примой. Скромная, мягкая, судя по воспоминаниям современников, она не обладала стервозностью звезды, как, к примеру, Кшесинская (хотя и она вызывает восхищение, только относишься к ней иначе). В обеих книгах, в мемуарах Матильды Кшесинской и в воспоминаниях Карсавиной, моментально чувствуются основные черты их характеров и темпераментов. Карсавина - вечно сомневающаяся в себе, неуверенная, и Кшесинская - твердо знающая, что она - гениальна и вся вселенная кружится вокруг нее. Две совершенно противоположные натуры. У Карсавиной, как и у большинства написавших в то время о себе балетных танцовщиков, нет ни обвинений, ни каких-нибудь гадких подробностей скандалов и происшествий, она вообще не пишет о своей и чьей-либо еще личной жизни. Книга только о балете, об искусстве танца. Она оставляет после себя очень светлое ощущение (еще одна счастливая жизнь, сложившася правильно, согласно призванию), желание узнавать еще о том волшебном для многих искусств периоде - начале двадцатого века, более глубокое понимание искусства танца (которое для меня лично сложнопостигаемо; последнее можно сказать и о книжке Ромолы Нижинской). А еще все три недавно мной прочитанные книги на балетную тему (Кшесинская, Нижинская, Карсавина), естественно ведут к одной из самых значимых фигур того времени в балете - к Дягилеву. Так что круг чтения на ближайшее время определен совершенно точно.

Сначала меня порадовал приятный слог, потом я задумалась, что построение фраз несколько не характерно для эмигрантов той волны, и только потом посмотрела в выходных данных, что это - перевод с английского. А перевод, это, конечно, всегда немножечко не то, что речь автора без посредников. Впрочем, слог все равно приятный.

Книга интересна встроенностью воспоминаний в эпоху. И не искусственно, а очень уместно и просто, бытово. Посты, обряды, суеверия, детали быта... Взгляд из окна в самые сложные дни Петрограда... Русские сезоны в Париже...

Лучшая часть, конечно, детство и отрочество, когда балерина вспоминает людей без оглядки на "что подумают".

Когда она начинает рассказ о себе-взрослой, сразу возникают пропуски, лакуны, экивоки, умолчания - то, за что я все-таки отнесла в обменник книгу воспоминаний Лемешева. Карсавину я, конечно, не отдам, но не могу не отметить, что ее попытка замалчиваний превращает финал в кашу. Муж уже второй - а про первого ни слова, ни полслова. Ребенку годик, но ни одного знака, как отразилось на карьере, как сама восприняла беременность... Появляются мимоходом имена интереснейших людей, и она такая: "а что, я не говорила, разве, что мы давно и хорошо знакомы? Ну вот сейчас скажу. Ах, нет, не скажу..." такое чувство, что у нее писчая бумага кончилась, и толком описать знакомство и дружбу с Боткиным никак не возможно. Я понимаю, что для тех, кто остался в Советской России упоминание в таких книгах - не лучшая реклама, но ведь все равно упомянула, так, сказавши "А" - говори "б", или вымарывай из текста полностью. Хотя бы указала, который из Боткиных - Евгений, Александр, Сергей Сергеич? Я-то вообще сперва на Сергея Петровича подумала (как хорошо, что есть Википедия!)