Рецензия на книгу «"Пока земля еще вертится…"»
До тех пор, пока заезжий музыкант целуется с трубою, пока Моцарт на старенькой скрипке играет и часовые любви по Арбату идут, пока на фоне Пушкина снимается семейство, и новые поколения мальчишек пьют капли датского короля, пока в темно-красном своем поет для нас Дали и кружит по Москве последний троллейбус, - до тех пор земля еще вертится, и не смолкает надежды маленький оркестрик под управлением любви, и живо чувство собственного достоинства, этот загадочный инструмент, и чтоб там тьма и зло ни пророчили, кроме этого ничего не придумало человечество для спасения своего.
В настоящем издании собраны самые любимые стихотворения и песни Булата Окуджавы. Книгу предваряет вступительное слово Андрея Битова. Показать
«"Пока земля еще вертится…"» Б. Окуджава
С Булатом Окуджавой в моей жизни связано очень многое. Наверное, поэтому было довольно трудно приняться за эти записки. Нет, бытово мы с ним так ни разу и не пересеклись, но мы пересеклись в той неевклидовой духовной геометрии, где параллельные имеют много общих точек.
Вот сами посудите. Первое: он соединил две стихии – поэтическую и музыкальную. Для меня они тоже – одно, всегда были и будут. Не верьте тем, кто говорит, что среди бардов не водится хороших композиторов. Они порой композиторы гораздо лучшие, нежели те, кто вынуждены озвучивать всякую пошлятину. Видимо, уровень текстов обязывает. Правда, таковых немного, но Булат Шалвович из их числа. Второе: он попробовал школьную литературу – не только как читатель, но и как продвигатель. Третье: в литературе ему было интересно всё – лирика, эпос, драма. Но главное – четвёртое. У нас близкая интонация. По-видимому поэтому, когда я перечитываю его строчки, всё время слышу и его голос. И что удивительно, этот голос мне не мешает. Всех других я читаю «безголосо», иначе не могу – слова проваливаются. Тут же ничто не проваливается, а только усиливается ощущение пересечения нас, параллельных.
Для него я даже сделала исключение в 1997 году: пошла на прощание, когда бездыханного привезли в Москву. В моей душе нет никакого намёка на мистическое отношение к смерти, и толпы сплетничающих старух, жадно рассматривающих родственников усопшего, на романтический лад меня настроить не могут. Но я знала, что в этот раз должны прийти и совсем другие люди – те, кто понимают значение интонации. И они пришли. Их было очень много.
Мы живём чудовищно: вечно выясняем, кто кому какую подножку подставил или собирается подставить. Мы берёмся за руки, чтобы пропасть всем скопом. А он хотел, чтобы за руки брались по противоположной надобности. «С умным хлопотно, с дураком плохо / Надо что-то среднее. Да где ж его взять?», – вздыхаем отчаянно. И тут же въедливо всматриваемся в соседа: ну, как? всё ещё умничает? Ничего: скоро их повыловят, всех до одного. И наступит обалденная эпоха – Эпоха стандартного дурака. Вы такого хотите для себя и своих детей?
Но есть поэты, есть музыканты, есть барды – есть надежды. Тихие, правда.
К потомкам
Вы размашетесь крылами — всё как надо, что ни взмах,
разноцветные ворота к храмам раскрывая.
Мы ж исчезнем так банально со слезами на глазах.
Будет вам над чем смеяться, недоумевая.
И не то чтобы случайно: мол, ошиблись в тесноте,
а намеренно, надменно, как приговорили:
мол, не стоит оправданий, мол, другие вы, не те...
Мы не те? Да вы-то те ли? Те ли? Да и вы ли?
А на рубище елейном, а на праведных шелках —
кровь и ложь, всё наше с вами — то плаха, то пашня...
Нам бы с песней в чисто поле — да оружие в руках!
Нам обняться бы навеки — да в обнимку страшно!
1995
Это написано за два года до ухода. Его кто только ни пытался сделать знаменем отдельно взятой праведности, о которой орали – и сейчас орут! – политизированные кружки. И он не всегда сразу это понимал, попадал в странные положения. Но всё равно ухитрялся в таких положениях не завязнуть. Свобода с корыстью никогда не поладит, так же, как и с тщеславием. Все эти мелкие князьки не могут без подкупа, подлога, подставы. В бурные периоды истории они особенно явственно выпендриваются. Однако сами по себе они никто – им нужны настоящие авторитеты духа, чтобы правильно оттеняли отдельно взятую праведность.
Перед телевизором
Слишком много всяких танков, всяких пушек и солдат.
И военные оркестры слишком яростно гремят,
и седые генералы, хоть и сами пули льют, —
но за скорые победы с наслажденьем водку пьют.
Я один. А их так много, и они горды собой,
и военные оркестры заглушают голос мой.
1983
Не заглушают. Для меня, по крайней мере. И думаю, я такая всё же не одна. «Здесь птицы не поют, деревья не растут…», – что произошло с человеком, снявшим в своё время фильм, где впервые прозвучала эта песня? Он ещё слушает Окуджаву? Надеюсь, да. А почему вместо «Белорусского вокзала» всем так настойчиво предлагается пёстро-пустой «Сталинград»? Этот парень, что его сварганил и по красным дорожкам вышагивает, «Судьбу человека» ещё смотрит?
Поэзия
Из Хута Берулава
Что бы там ни твердили, я себя твоим сыном считаю.
С этой гордой верой по белому свету шагаю.
С детства жил сиротой. Доброты мое детство искало.
Я к тебе потянулся. И ты моей матерью стала.
И тебе я поведал надежды свои и печали.
Ты одна не смеялась, одна не пожала плечами.
Так спасибо тебе, что не бросила, не позабыла:
в нас с тобою, наверно, поровну горечи было.
Так спасибо тебе, мне теперь не вернуться обратно.
Как измерить твою доброту? Ведь она необъятна…
К сожалению, не нашла даты этого чудесного перевода. И привожу не полностью – поищите сами, дочитайте. И прошу прощения у грузинских поэтов за то, что в русском варианте склоняю их фамилии, – у языков свои законы. Ладно, в этом мы как-нибудь разберёмся. Князьки затеяли какое-то принуждение к миру, больше смахивающее на беспредел военщины. Шут с ними, пусть играют в свои игры. Но зачем они надеются, что можно рассорить навеки поэтов, музыкантов, бардов? А затем, что ими очень востребованы завязающие в положениях, в которых продают отдельно взятую праведность.
* * *
На митинге народных депутатов,
которым управляет Хасбулатов,
не всё так просто сердцу и уму:
шумит толпа уездных корифеев,
не то секретарей, не то лакеев,
и, между прочим, даже не евреев,
и нашенских по духу своему.
Кто ведал, что у кухни коммунальной
такой прицел расчетливый и дальний!
Такой финал почти что криминальный!
А ведь она была на всех одна...
И нам нужны не эти развлеченья
по азбуке марксистского ученья —
а долгое и трудное леченье...
Нам помощь медицинская нужна.
1993
Да-с. Минуло уж двадцатилетие – а митинги всё ещё шумят. Про одни из них сообщают громко, героически, красной строкой во всех СМИ запускают пулечки с одними и теми же фамилиями. Набрали целый штат горлопанов. Устраивают представления с судами. Требуют, чтобы ивановых заменили на петровых. И отлавливают умников: это так удобно – замутить митинг, чтобы значит, всех до одного… Кое-где случаются и другие митинги, от полного отчаяния: жалкие крохи отдавать эффективные менеджеры распилов и откатов неэффективным работягам за 12-часовой трудовой день не желают. Но про это я как-нибудь в другой раз – нынче разговор об искусстве.
У поэзии свои приоритеты – ей бы красоту сохранить. А то что же ещё всех спасёт? Кстати, перестанем приписывать крылатую фразу Достоевскому: «Красота спасёт мир», – впервые произнёс поэт Шиллер, князь Мышкин в «Идиоте» за ним только повторил. Правильная, стало быть, фраза, раз так вошла в память человечества… Но красоте тоже требуется помощь. Не медицинская – творческая. Посему пора бы нам и перестать выяснять, что значительнее – эстетика или этика. Только вместе они на что-то годятся. Разве Окуджава не доказал?
Под управлением любви".
С любовью и нежностью написали.
Спасибо.
Не читала