Рецензия Mikle Pro на книгу «Похождения бравого солдата Швейка»

«Похождения бравого солдата Швейка» Ярослав Гашек

Как ни странно, знакомство с главным, но, увы, неоконченным трудом Ярослава Гашека порядком тормозили однотипные мультяшные иллюстрации, красующиеся почти на всех переплетах самых различных книжных издательств. Выяснилось, что вездесущность этих иллюстраций не случайна. Их сделал некий Йозеф Лада, современник Гашека, знавший его лично. Гашеку понравились рисунки Лады, он их одобрил и тем самым – увековечил. Автору, конечно, видней, но меня они раздражают так же, как почти все иллюстрации к юмористической литературе. Кроме того, глядя на эти чрезвычайно незатейливые эскизы, я воображал, что «Похождения Швейка», если не детская, то уж точно подростковая литература, но и здесь я заблуждался. Если это утверждение и справедливо, то лишь отчасти. Швейк это не целомудренные похождения Василия Тёркина, здесь не мало обсценной лексики, грубого солдатского юмора, в том числе – ниже пояса. Гашек грубоват и жаргонен (это не упрек, а констатация факта), но те, кто служил в армии, скажут вам в один голос, что это произведение с невероятно сглаженными углами. В армии накал идиотии и грубости несоразмерно выше. Но дело даже не в этом. А в том, что среднестатистический подросток вряд ли разглядит шикарные авторские обобщения и оценит произведение с точки зрения едкой сатиры, а не юмористической эпопеи об одном неуклюжем простофиле, попадающего в различные передряги.

Уж насколько роман кажется гротескным и абсурдным, самое ценное в нем то, что многие события и невероятных героев Гашек списал из собственной бурной и такой же комичной жизни. Некоторым героям он даже не менял имена - до того он был прямолинеен. Ни для кого не секрет, что писатель столкнулся лоб в лоб с Первой мировой войной. Поскольку по природе своей Гашек слыл весьма эксцентричной личностью, он неустанно превращал мрачные военные реалии в круглый фарс. Гашек явился в полк в военной форме, но в цилиндре, так же, как и солдат Йозеф Швейк, попадал с сумасшедший дом (с той лишь разницей, что добровольно: путем банального розыгрыша), занимался жульничеством, продавая перекрашенных собак с поддельной родословной, симулировал ревматизм, расцененный как попытку дезертирства, за которую его осудили на три года, так что на фронт он ехал в арестантском вагоне. Помимо этого, работая в журнале "Мир животных", - что перекочевал в произведение с этим же названием - придумывал новые виды животных, выпуская в печать такие фантастические названия, как "домашние серебристо-серые вурдалаки", "табу-табуран" или древний ящер "идиотозавр". Словом, сплошные проекции и никакого высасывания из пальца. Гашек с удивительным задором высмеял то неспокойное военное время, в котором ему пришлось жить, высмеивая даже то, над чем едва ли можно улыбнуться. Здесь, кстати, необходимо подчеркнуть, что как в обманчивой 2-ой части ("На фронте"), так и в остальных частях вплоть до последней неоконченной - Швейк ни разу не участвовал в военных действиях. С одной стороны Швейк не предпринимает попыток к бегству, желая дезертировать, с другой - из-за своих злоключений он никак не доберется до линии огня: он либо теряет свою бравую 11-ую маршевую роту 91-го полка, либо она движется в непонятном направлении, либо задерживается с отправкой из-за расхлябанной организации войск. Кульминацией в цепочке нелепостей становится случай, когда Швейк по собственной глупости попадает в плен к русским. Гашек медленно и методично проходится по такой прекрасной вещи как вышеуказанный армейский идиотизм, обыгрывая знакомую русским фразу: "Кто в армии служил, тот в цирке не смеется".

- Не прикидывайтесь идиотом.
- Ничего не поделаешь,- серьезно ответил Швейк.- Меня за идиотизм освободили от военной службы. Особой комиссией я официально признан идиотом. Я - официальный идиот.

Швейк предстает эдаким неуклюжим и туповатым увальнем с блаженными голубыми глазами, делающего все наперекосяк и уверяющего каждого встречного-поперечного, что он "официальный идиот", но только слепой не увидит, что он не такой дурак, каким кажется. Для стопроцентного идиота он нередко оказывается слишком хитрым и находчивым, парнем себе на уме, каким был и тот, кто его придумал. На одном допросе председатель комиссии говорит о нем скорее правду, чем ложь:

Этот молодчик думает, что ему поверят, будто он действительно идиот... Вы вовсе не идиот, Швейк, вы хитрая бестия и пройдоха, вы жулик, хулиган, сволочь!.

Да, Швейк попадает в нелепые ситуации не от большого ума, но он лишь часть одного большого Первого мирового идиотизма, поражающего своими масштабами куда больше, чем его частные и попросту банальные глупости. Швейк служит неким передвижным орудием для его вскрытия. Он всегда находится в движении и в каждом пункте своей остановки Гашек разыгрывает точный сатирический пассаж на заданную тему.

Вот секретные агенты, рыскающие по городу, расставляющие капканы для честных граждан, чтобы засадить их на долгие года за решетку за неосторожно оброненное слово. Вот отчаявшиеся симулянты, готовые принести себя в любую жертву, будь она хуже самой войны, лишь бы не уходить на фронт. Вот фельдкурат Отто Кац, никогда не бывающий трезвым, что пошел в служители господни, лишь бы ему не вручили вместо кадила винтовку, а вместо ризы - военную форму. Вот военный следователь Бернис, который "постоянно забывал обвинительный материал, и это вынуждало его придумывать новый, он путал имена, терял нити обвинения и сучил новые, какие только приходили ему в голову; он судил дезертиров за воровство, а воров - за дезертирство; устраивал политические процессы, высасывая материал из пальца; он прибегал к разнообразнейшим фокусам, чтобы уличить обвиняемых в преступлениях, которые тем никогда и не снились, выдумывал оскорбления его величества и эти им самим сочиненные выражения инкриминировал тем обвиняемым, материалы против которых терялись у него в постоянном хаосе служебных актов и других официальных бумаг". А тщедушный и жалкий подпоручик Дуб, получивший от Швейка прозвище “полупердун”, что вечно пытается унизить и наказать каждого встречного солдата, думая, что таким образом он вселит в подчиненных уважение и священный трепет перед вышестоящим чином. Настоящая находка!

Уверен, что все это не плод больной фантазии чешского писателя, а самые настоящие срисованные натуры. Примеров можно привести целую массу и все бы хорошо, если б Гашек так мучительно не затягивал повествование, нагромождая его избыточными событиями и повторяющимися приколами с зависающим сустейном. Особенно остро это ощущается в “Торжественной порке”, где мое терпение стало медленно подходить к концу. Когда анекдот становится слишком длинным, он перестает быть таковым. Но самое убийственное заключается в самом Швейке. Он наделен одной примечательной чертой: о чем бы не шла речь, он вечно вкручивает в разговор так называемые "истории по случаю", находящиеся у него в таком бесчисленном количестве, что его хочется застрелить, вторя негодованию героев книги. Черта сама по себе потешная, но Гашек ею непомерно злоупотребляет. Постепенно она становится настолько навязчивой, что швейковские истории хочется пролистать, чтобы не отвлекаться от сюжета. Более того, эта склонность травить байки всплывает и у других героев романа, и вот это уж точно тактическая ошибка писателя. Один прием нельзя "продавать" направо и налево безнаказанно. В результате на одном дыхании читается, дай бог, половина похождений, дальше едешь исключительно на холостом ходу.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать, однако ж не хочется заканчивать рецензию на негативной ноте, чтобы она не перечеркнула все положительные моменты, описанные выше. Поэтому скажу следующее: будьте такими же оптимистами, как пан Гашек, и не забывайте, что с юмором по жизни всегда легче, даже если сидишь в глубокой жо..., э-м-м, глубоком окопе.