Рецензия Raskolnikoff на книгу «Котлован»

«Котлован» Андрей Платонов

«Котлован» проходили в школе, с классом, но я тогда болел. Болел «Властелином Колец» и русским рэпом. Нет, если серьёзно говорить, что может понять школьник (не помню сколько мне было лет) из этой книги? Из книги, после прочтения которой, хочется умереть.
Но это другой вопрос. Сейчас, когда я всё же решился заполнить пробел, моё представление об Андрее Платоновиче было совершенно смутное. Читал я советскую литературу мало и, заведомо зная о том, что Платонов был социалистом до мозга костей, ожидал, прямо скажем, социалистического реализма, борьбы хорошего с еще более хорошим. Я ошибался.
Первое, что сразу же поразило в «Котловане» - канцелярский язык, точнее пародируемая его корявость. И ещё то, как, обрезая ненужное, автор как бы выпрямляет смыслы. Это вызывает дикое желание попугайничать. К примеру, для шутки симулируя со знакомым бытовой конфликт с рукоприкладством, я угрожал оппоненту не пидзюлями, а ручным ударом в грудь. А каждый раз, когда мне приходилось закрыть глаза, я делал это с чётким осознанием того, что мне надо побыть в темноте (я даже использовал прямую цитату в одном из стих-й). Конечно все эти слова, употребляемые Платоновым, «класс», «масса», «империализм» - они уже не значат для современного читателя ровно то, что значили сто лет назад. Но у Платонова эти слова оживают, сплетают свою атмосферу - я словно попал в мир идиотов, в пустынный мир абсурда.
- Отчего мухи, когда зима? – спросила Настя.
- От кулаков, дочка! – сказал Чиклин.
Настя задушила в руке жирную кулацкую муху, подаренную ей медведем, и сказала еще:
- А ты убей их как класс! А то мухи зимой будут, а летом нет: птицам нечего есть станет.
Мне думается, что такая живая картина у Андрея Платоновича получается главным образом от того, что он, в отличие от советских современников (да и от прочих мировых писателей-абсурдистов), не играет в слова, не пытается быть эстетом от литературы. Он сам - часть того языка, на котором пишет, он прост.
И вот что ещё привлекает внимание - собственно фабула повести, строительный котлован, становящийся могилой. Как это просто и как глубоко одновременно! Герои копают, потому что могут копать, вот и всё. Чертовски глубоко [копать]! Пусть за идеей рая на земле ничего не стоит, пусть всё тщетно, но они будут копать. Истина не где-то рядом, вот она истина – могу копать. Не копать не могу, нет такого слова.