Рецензия на книгу «Николай Заболоцкий. Стихотворения»

«Николай Заболоцкий. Стихотворения» Николай Заболоцкий

Несколько лет назад мне удалось побывать на моноспектакле Константина Райкина. Помню, публика достаточно вяло реагировала на декламацию стихов, но когда Константин Аркадьевич произнёс:

«Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка...»,

в зале повисла тишина. Особая тишина, которая обычно предшествует овации. Когда чтец закончил, то мне показалось, что от криков «Браво!» крыша театра приподнялась, а потом опустилась обратно на своё место.
Для меня, ранее незнакомого с творчеством Заболоцкого, процитированное выше стихотворение «Некрасивая девочка», полное пронзительной грусти и печального знания естества человеческого, стало настоящим откровением. Позже, когда я нашёл текст в Интернете и перечитывал его снова и снова, наждачный комок вставал у меня в горле. Поэтому, выбирая стихотворный сборник для книжного марафона, я не долго колебался.
И этот выбор позволил мне познакомиться с одним из самых разносторонних русских поэтов прошлого века. В творчестве Заболоцкого можно найти всё, что отличает русскую поэзию этого периода: от блоковского символизма через верноподданничество Демьяна Бедного до пронзительной лирики Ахмадулиной и совершенно фетовских стихов о природе. Но обо всём по порядку.
Заболоцкий родился в 1903 году, когда Блоку было 23 года, и тот уже успел выпустить свой первый сборник «Стихи о Прекрасной Даме». Как раз в этом же возрасте у Заболоцкого появляются первые зрелые стихотворения, одно из которых – «Вечерний бар» – сочетает в себе русский символизм начала века и то прекрасное умение бытового описания, которое останется с поэтом до конца жизни:

«Звеня серебряной цепочкой,
Спадает с лестницы народ,
Трещит картонною сорочкой,
С бутылкой водит хоровод».

Стоит отметить, что читая сборник, часто ловишь себя на ощущении присутствия в художественном музее, словно, переходя из зала в зал, открываешь для себя картины русских художников, от жанровика Федотова до пейзажиста Левитана:

«Вздохнут леса, опущенные в воду,
И, как бы сквозь прозрачное стекло,
Вся грудь реки приникнет к небосводу
И загорится влажно и светло».
(Вечер на Оке, 1957)

С этими строчками у меня приключился удивительный казус, по Фрейду, можно сказать. Вместо слова «небосводу» я прочитал «несвободу». Остановился, перечитал заново… Лишь с третьего раза мне удалось прочитать верно. И это неслучайно. Тема несвободы проходит через всё творчество Заболоцкого, что и понятно: поэт 6 лет – с 1938 по 1944 год – провёл в лагерях. Этот период своей жизни Заболоцкий отметил стихотворением «Где-то в поле возле Магадана»:

«Где-то в поле возле Магадана,
Посреди опасностей и бед,
В испареньях мёрзлого тумана
Шли они за розвальнями вслед.
От солдат, от их лужёных глоток,
От бандитов шайки воровской
Здесь спасали только околодок
Да наряды в город за мукой».

В этом не очень длинном стихотворении Заболоцкому удалось по-некрасовски передать весь ужас русской каторги. А ещё меня не оставляло впечатление, что Заболоцкого не покидал страх, что беззаконие способно вернуться в любую минуту, что никто не застрахован от ночных воронков. И не удивительно, что стихотворение было написано (или опубликовано?) только после ХХ съезда. И не поэтому ли Заболоцкий написал совершенно лубочное стихотворение «Ходоки» о посещении крестьянами Ленина, которое я помню ещё по заучиванию в советской школе.
Две основные темы поднимает в своих стихах Заболоцкий: труд и любовь. Видимо, эти две вещи и помогли ему выжить в Востоклаге. Самое известное стихотворение о труде поэта и замечательного переводчика достаточно известно: «Не позволяй душе лениться». А пронзительное стихотворение «Жена» я бы хотел привести полностью. Любите друг друга.

Откинув со лба шевелюру,
Он хмуро сидит у окна.
В зеленую рюмку микстуру
Ему наливает жена.

Как робко, как пристально-нежно
Болезненный светится взгляд,
Как эти кудряшки потешно
На тощей головке висят!

С утра он все пишет да пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.

А скрипнет под ней половица,
Он брови взметнет, — и тотчас
Готова она провалиться
От взгляда пронзительных глаз.

Так кто же ты, гений вселенной?
Подумай: ни Гете, ни Дант
Не знали любви столь смиренной,
Столь трепетной веры в талант.

О чем ты скребешь на бумаге?
Зачем ты так вечно сердит?
Что ищешь, копаясь во мраке
Своих неудач и обид?

Но коль ты хлопочешь на деле
О благе, о счастье людей,
Как мог ты не видеть доселе
Сокровища жизни своей?