Рецензия Стопченко на книгу «Русский роман»
Меир Шалев (р. 1948) признан самым любимым писателем Израиля - так показал опрос десяти тысяч читателей. Критики сравнивают его произведения с прозой Павича и Маркеса, а сам Шалев называет своими учителями Набокова и Мелвилла.Именно "Русский роман" вывел писателя в лидеры израильской прозы и обеспечил ему мировую славу. Это трагическая и одновременно иронически-насмешливая эпопея, история людей, приехавших в Палестину из России и превративших болота и пески новой родины в цветущую землю.В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.Изощренный сюжет, тонкий психологизм и поистине библейская мощь - таков "Русский роман" Меира Шалева. Показать
«Русский роман» Меир Шалев
Буду пахать я и сеять с друзьями,
Только бы быть мне в Эрец-Исраэль.
Просто оденусь, буду зваться еврейкой,
Только бы быть мне в Эрец-Исраэль.
Буду грызть корку, но не унижусь,
Только бы быть мне в Эрец-Исраэль.
Как рассказать про эту книгу? Как заинтересовать вас прозой одного из самых известных израильских писателей Меира Шалева, прозой реалистичной и волшебной, серьезной и иронической? Как выбрать из множества закладок всего лишь пару цитат, если хочется зачитывать вслух все подряд?
В одну из летних ночей старый учитель Яков Пинес проснулся в холодном поту. Кто-то снаружи выкрикнул изо всей силы:
— Я трахнул внучку Либерзона!
Таким вот криком в ночи начинается этот рассказ, но история тянется из тех далеких времен, когда рассказчика еще не было на свете, да и земля обетованная была еще только мечтой. Ради воплощения этой мечты они и приехали сюда, пионеры Второй алии. Пусть вас не пугают эти специфические еврейские термины – кто хоть немного в курсе, все поймет без объяснений, кому-то будет достаточно всего лишь нескольких пояснений (Эрец-Исраэль - буквально «земля Израиля», «алия» - репатриация, переселение евреев в Израиль, «кибуц», «мошав» - сельскохозяйственные коммуны, семейные колхозы… вот, пожалуй, и все неясности), впрочем, есть отличное предисловие к русскому читателю Р. Нудельмана, которое даст вам общее представление об этих переселенцах: «Они выросли из того же единого ствола — того же нетерпеливого, жадного утопического ожидания, которое когда-то породило русскую революцию и привело в нее множество молодых русских евреев. Но герои этой книги — это та часть русского еврейства, которая решила привить свои утопические ожидания не на русскую землю, а на дичок собственной земли».
Да, эта земля была именно дичком, бесплодной необжитой пустыней, заброшенными малярийными болотами, суровым краем по отношению к отчаянным пионерам.
Это были трудные и прекрасные времена. Мы ходили босиком и в лохмотьях, но сердца наши рвались из груди.
Молодые, полные сил и мечтающие об утопии, покинувшие свои местечки – они приехали в Палестину, и - осушали, пахали, поливали.
Каждая редиска, раскрасневшаяся на грядках, каждый новорожденный ребенок и теленок были обетованием и надеждой.
Идеалисты, веселые и отчаянные, они были молоды, пели, влюблялись и смеялись. Вот трое парней встречают девушку Фейгу Левин, и к концу вечера уже гогочут над уставом «Трудовой бригады имени Фейги Левин». Шутки-шутками, а бригада стала легендарной, и устав этой компашки нешуточным образом отразился на судьбе героев.
Каждый недоцелованный поцелуй возвращается, чтобы впиться в сердце.
Сейчас бывшие болота осушены (но навсегда ли они исчезли, или коварно спят под тонкой пылью дорог Долины?), меж апельсиновыми рощами – урожайные поля, могучие быки в стойлах поводят плечами, земля под ногами плотно переплетена корнями акаций и олив. Так же плотно спутаны истории персонажей, и невидимые тонкие нити привязывают их к земле.
Мы уже осели на землю, каждый имел свой участок, мы поняли, что такое дом, что такое семья, меньше танцевали, меньше пели, меньше ненавидели.
Эта книга – не деревенская песнь о природе и пахоте, этот роман – о людях. Его можно назвать семейной сагой, ведь мошав – это, по сути, одна большая семья, с особыми правилами, с негласными тайнами, с обычными трудягами и обязательными чудаками. Вот в деревне уже выросло новое поколение, и подрастают внуки, отказывающиеся от плодов семейного сада. Старики-основатели не понимают детей, ссорятся с соседями, тоскуют о былом. Всплывают старые обиды, даже великая утопия, ради которой они и выживали, уже воспринимается с гневом и негодованием:
Вы никогда не замечали и не ценили тех, кто занят обычным, неприметным трудом. Вы были поглощены своим великим спектаклем Освобождения и Возрождения. Каждая борозда была для вас «Возвращением к Почве», каждая курица несла не просто яйца, а «Первые Яйца После Двухтысячелетнего Рассеяния», и простая картошка, которую мы ели в России, стала у вас называться «земляными яблоками», во имя Слияния с Природой.
Теперь эти активисты - уставшие телом и павшие духом - не всегда готовы говорить о прошлом. Но автор, внук одного из пионеров - это бочка, битком набитая его рассказами. Из обрывков записок и подслушанных в ночи разговоров, из сказок и яви, из воспоминаний, что непомерной тяжестью лежат на плечах, из событий, упоминаемых так часто, что уже кажется, все это было с тобой – из всего этого дед воздвиг в душе рассказчика крепость. Камешек за камешком, и теперь эти стены неприступны. Прикрываясь броней молчаливости, под девизом выполнения обещания, главный герой исполнит дедову месть деревне, нарушив главную идею коммуны, предав великий сельскохозяйственный путь. На месте сада он откроет кладбище, предавая земле одних, или вежливо и твердо отклоняя просьбы о погребении других. Два эти поселения – деревня и кладбище – будут расти, и с каждой новой историей мы будем лучше понимать мотивы и поступки этих поселенцев, этой большой семьи, в которой можно быть пронзительно одиноким.
Только мы с дедушкой.
Вдвоем. С того самого дня, как он принес меня на руках из дома моих родителей, и до того самого дня, когда я принес его на руках из нашего дома и похоронил в нашем саду.
Только он и я.
Я долго и мучительно (меня никак не устраивал результат!) пыталась описать свои впечатления от романа, прочитала несколько рецензий на это произведение в частности, и на тексты Меира Шалева вообще, даже погуглила тему «что значит быть евреем», хотя книга совсем не об еврействе. Часто встречалось мне сравнение с книгой «Сто лет одиночества», а кто-то где-то даже назвал Шалева «Маркесом с пейсами». Что ж, возможно. Признаюсь, роман Маркеса я еще не, но (умеем же мы судить о книгах, которые еще не прочитали) вот вам общие черты: оба произведения о стране, городе, месте; оба - история семьи; еще можно отметить психологизм, самобытность и непередаваемый колорит; отдельный плюс за прекрасный захватывающий язык, и даже элементы магического реализма – сказочные вкрапления в сюжет здесь тоже присутствуют. Но все-таки это – именно реализм, не магия, не мистика, и не фантазия, это – честная правдивая история, которую можно увидеть на старых фотографиях:
На каждом нашем старом снимке есть ряд людей, которые сидят, и ряд тех, которые стоят. Еще двое всегда стоят на ящиках и смотрят сзади, и двое лежат впереди, опираясь на локоть, так что их головы соприкасаются… В анналах Движения о нас всегда говорится вместе. Племя пионеров. Мол, вместе взошли в Страну, вместе возрождали Землю, вместе поселялись, вместе умерли и вместе их похоронили, в одном ряду, чтобы удобней было фотографировать.
И книга, кстати, частично автобиографическая, ведь сам Шалев - внук таких русских переселенцев.
Спасибо!
а "плюсики" призваны оценить титанический труд рецензента вне зависимости от того, прочтет человек, читавший рецензию, потом саму книгу или нет. потому что рецензия ну очень проникновенная вышла.
"Как несколько дней" - во многом перекликается с "Русским романом", поэтому подряд их ни в коем разе читать не стоит
Не читала