Рецензия Scipion на книгу «Подросток»

«Подросток» Федор Михайлович Достоевский

В каком-то смысле выросший и потерявшийся между «Бесами» и «Братьями Карамазовыми» роман «Подросток» стал четвертым по счету среди 5 больших романов Достоевского. Действительно, по странным, но, в каком-то смысле, понятным причинам роман с его героями не стал нарицательным. Факт, но обычный читатель, не испытывающий пиетет к Федору Михайловичу, вряд ли отдал бы свое время этому «кирпичу» плотного текста.

Современники называли «Преступление и наказание» полицейским романом, то «Подросток» в пору назвать романом дамским: отчаянный клубок интриг, резкие повороты и развороты сюжета, «мыльный» и страстный амур, вокруг вещей во многом банальных и бытовых, как кажется на первый взгляд. Прибавьте сюда патетику чувств, восторженность и, свойственную Классику, некоторую, впрочем романическую, гипертрофированность черт характера каждого героя. Такие вещи скорее отпугнут, ошеломят своей излишней громкостью и суетливостью широкого современного читателя, что было с читателем европейским уже в начале прошлого века, от чьего лица немного сетовал и восхищался «Подростком» еще один классик - Герман Гессе (см. эссе "Подросток" Достоевского). Но это все «вода», с которой можно легко выплеснуть «младенца». Классик в «Подростке» остается не только мастером «великого и могучего», что делает чтение удивительным процессом самом по себе, но и последовательным мыслителем и художником, развивая свои идеи и образы. Вот и здесь, будучи человеком в высшей степени небезразличным, он остается верен молодости своих главных персонажей, в коих видит нерв общества и его будущность.

Аркадий Долгорукий (князь Долгорукий? Нет, просто Долгорукий – отвечал он и это просто сводило его с ума) - главный герой, от лица которого, что делает роман уникальным, ведется повествование. Точность и яркость переживаний рассказчика бросает нас в юный возраст восторженного молодого человека, цепляет и утаскивает в роман, углубляясь в который, ты принимаешь позиции подростка, его рассуждения, его оценки, иногда посмеиваешься или негодуешь, но всегда оказываешься не готов, как и персонаж, к новым поворотам. Все происходит с такой пронзительностью и отчаянием, что каменный Петербург, с его прокуренными и залитыми винным перегаром кабаками, мощеными улицами, дворцами и доходных домами, с холодной темной Невой и вечными непогодами, кажется местом тесным для таких «вселенских» перехлестов. Мечась по синусоиде сюжета, собственных и чужых взглядов, подросток становится втянутым сплетение интересов и страстей других персонажей, порой самым роковым образом.

Аркадий взрослеет и пытается решить для себя проблему собственного места и предназначения. Масштабнее и экзистенциальнее задачи не придумать, тем более в этом возрасте. Жить с мировоззрением «постоялого двора», когда не ясно где добро и зло, каковы ценности и каков смысл, невыносимо, а молодому человеку стократ невыносимее. Читая роман, я каждый раз возвращался к себе юному и всему такому «переходному», когда хотел крикнуть о себе, обратить на себя внимание, разобраться во всем, сделать жизнь понятнее, наполнить смыслом и изменить к чертям весь этот мир. Какая порой дикая точность и глубина удаются Федору Михайловичу в его образе Аркадия. Немногим погрешу против истины, если скажу, что «Подросток» - это масштабное исследование молодежного типа сознания и поведения, пусть и во многом своей эпохи, которое оказалось метким и прозорливым, как доказала будущая педагогика и психология.

Но всякому мальчику нужен взрослый мужчина, которому можно сказать «ты», а попросту папа. Для Аркадия им стал, пусть и многие годы спустя, его отец помещик Версилов, пожалуй, самый аморфный, противоречивый и невнятный главный герой романов Достоевского. И это не неудача Классика, это, безусловно, замысел. Большой умница, неравнодушный человек, спокойно отвергший «высший свет» (пусть формально это было ровно наоборот), Версилов все такой же, как и его сын, противоречивый подросток. Он живет химерами и не делает для их воплощения (хотя бы в камне*) ровным счетом ничего (в этом можно найти его большое сходство с чеховским Вершининым из пьесы «Три сестры»). Версилов, как персонаж, во многом вырос из «бесноватого» Ставрогина и выльется многими чертами в Ивана Карамазова. Он, конечно, не столь демоничен и лжив как Ставрогин, не столь атеистичен как Иван, но он является еще одним искусным художественным образом того социокультурного типа человека, который нарождался в середине XIX века и который еще сыграет свою роль в начале XX. Он неминуемый плод времени, когда в стремительной модернизации общества в одно поколение ветшали дедовские и даже отцовские догматы, что порождало аномию с уже привкусом тротила и мышьяка. И в этом экзистенциальном отчаянии личность пытается эстетизировать собственное бессилие, создавая интеллектуальные иллюзии: "Да, мальчик, повторяю тебе, что я не могу не уважать моего дворянства. У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высокий культурный тип, какого нет в целом мире: тип всемирного боления за всех. Это - тип русский, но так как он взят в высшем культурном слое народа русского, то, стало быть, я имею честь принадлежать к нему. Он хранит в себе будущее России". Этот болезненный философствующий декаданс еще развяжет руки тем самым «бесам» и породит их вожаков… Есть пророки в своем отечестве, но их, увы, никто не слышит.

Сегодня, с высоты потомков, сюжетная история, градус пафоса и форма романа нам может показаться несколько наивными, неловким и обветшавшей. Что ж, возможно. Но об остальном очень точно когда-то выразился литературный критик и философ Розанов: «…тревога и сомнения, разлитые в его произведениях, есть наша тревога и сомнения, и таковыми останутся они для всякого времени. В эпохи, когда жизнь катится особенно легко или когда ее трудность не сознается, этот писатель может быть даже совсем забыт и не читаем. Но всякий раз, когда в путях исторической жизни почувствуется что-либо неловкое, когда идущие по ним народы будут чем-либо потрясены или смущены, имя и образ писателя, так много думавшего об этих путях, пробудится с нисколько не утраченной силой».