Рецензия на книгу «Мы расстреляны в сорок втором»

«Мы расстреляны в сорок втором» Михаил Пархомов

Не хочу оценивать эту книгу, я просто хочу рассказать о ней. Ни она, ни ее автор не входят в категорию знаменитых, но если заливаешься слезами на последних страницах и не можешь с этим бороться - это чего-то стоит, нет?

"Днепр лежит где-то там, за осокорями и верболозом. Молчаливый, замерзший. А за ним на холмистом берегу раскинулся город. Тусклая позолота на колокольне Лавры, силуэты домов…
Это Киев, город моей юности."

Юность героя - походы в кино и цирк, работа на заводе и танцы с девчонками, служба во флоте и участие в военных парадах, первая любовь, друзья, мечты... Не сказать, что абсолютно беззаботная жизнь, но нормальная, мирная, и вообще - ЖИЗНЬ.

"Нам казалось, что у нас много, очень много самолетов, танков и орудий. Сколько именно? А столько, сколько нужно. Ведь не все танки показывают на военных парадах! Мы пели «Нас не трогай, мы не тронем». И еще мы пели о том, что «Своей земли не отдадим ни пяди». Мы были молоды, а значит и слишком покладисты, наивны и доверчивы. Что поделать! Позже я как-то встретил сапера, бывшего студента строительного института, который чистосердечно признался, что перед отправкой на фронт купил двадцать пачек папирос — чудак был уверен, что их ему хватит до конца войны."

Это реакция нормального человека. Нормальный человек не верит в войну и не хочет ее. Отказывается верить, что она возможна, отказывается допускать, что она надолго и всерьез. Вот только даже если ты не веришь в безумное настоящее, порой оно оказывается прямо здесь, у тебя на пороге.

"За двадцать дней немцы прошли свыше пятисот километров от Перемышля до Днепра. А на ближних подступах к Киеву они застряли. [...] Итак, линия фронта проходит по городским окраинам. На передовую ездят запросто, трамваем. За пятнадцать копеек — на фронт."

Чем особенно замечательна эта книга? - Живыми людьми. Настоящими, не черно-белыми. Со слабостями, странностями, убеждениями и их отсутствием. Не "мы - хорошие, они - плохие", не "партия всегда права".

"Вечером читают сводку.
«Вчера наши войска вели ожесточенные бои с противником на всех фронтах. На юго-западном направлении, ведя оборонительные бои с превосходящими силами противника, наши части оставили города…»
Дальше идет подробный рассказ о том, как бойцы подразделения какого-то капитана Скворцова захватили вражеский танк и что заявил на допросе пленный немецкий ефрейтор Лаубе.
— Два города да еще населенные пункты в придачу за один паршивый танк, — говорит кто-то полушепотом. — Называется, обменяли…"

Даже песен безумству храбрых нет, одно только естественное безумие момента, когда проваливаются в черную дыру памяти действия и события. И наряду с войной на первом плане - человеческое в людях, вера в то, что и разгильдяй может одуматься, и трус - преодолеть себя. Пусть на час, пусть только и хватит этого, чтобы умереть без стыда перед собой. А универсальному оправданию не виноватая я "Это жизнь его таким сделала" противопоставляется "Всегда надо оставаться человеком".

"Фотография переходит из рук в руки. Все хвалят. Только Сухарев, когда доходит до него очередь, морщится:
— Знаем, все они слабоваты…— говорит он упрямо и тут же уточняет, в чем, по его мнению, заключается женская слабость.
Перебивает его Сероштан.
Я еще не видел боцмана таким свирепым. Он почти кричит:
— Не трожь! Не трожь, говорю! Нет у тебя такого права, чтобы всех мерить на один аршин. Думаешь, если на суку нарвался, так все такие? Я с жинкой, можно сказать, тридцать годов прожил душа в душу. Она мне троих дочерей родила. Так ты и о ней говоришь?.. Молод ты еще о людях судить."

Перед глазами героя проплывают суровые будни экипажа канонерской лодки "Кремль": налеты вражеских бомбардировщиков и ответный огонь зениток, охрана мостов и переправ (ошеломительно странно в одной из глав читать о "шумном и довольно бойком местечке" - Чернобыле), разведвылазки на берег, гибель одних товарищей и чудесное спасение других. И так хочется, чтобы все это было воспоминаниями человека, окидывающего усталым взглядом пройденный путь спустя много-много лет. Но та будто бы далекая юность принадлежит двадцатипятилетнему парню, согревающемуся картинами прошлого, будучи в плену.

"Да, теперь нас только семнадцать. Одни погибли. Другие, надо думать, все-таки пробились на восток. А некоторые… Что ж, были и такие, которые побросали оружие и разбежались по домам. Нас же судьба уберегла от гибели только для того, чтобы разбросать по лагерям, откуда нас затем выудили поодиночке и согнали под Никольскую слободку. Увидят немцы тельняшку, заметят татуировку на груди — и сразу волокут: матрос, матрос…"

И вопреки истории, вопреки названию книги, вопреки всему продолжаешь надеяться, что эти - выжили. Пусть на страницах книги, пусть не было их на самом деле, но были же другие в точно таких условиях, и почему бы не случиться чуду? Почему бы не удаться побегу? Почему бы толпе не восстать и не отбить тех, кого ведут на расстрел? Зачем герой, чья война и чья жизнь обрываются даже не на середине? Но все уже сказано в названии. И, наверное, самое сильное впечатление производит эта безыскусная, слишком реалистичная данность: вот лагерь, неизвестность, надежда, ожидание... а потом вдруг всё кончено. Просто так, без предупреждений, без логического завершения некого жизненного сюжета, даже без знания о том, чем и когда кончится эта проклятая война.

"Мы знаем, за что идем на смерть. За то, чтобы наша земля была свободна. Но мы умираем не только за это, но и за то…
Чтобы люди не забыли о старенькой одинокой матери Петра Харитонова, которая живет где-то под Курском. Чтобы братья Бориса Бляхера никогда не услышали позорного слова «жид». Чтобы, если выживет майор Подлесный — такие люди живучи! — никто не подал ему руки. И Вале, которую я сегодня видел, — тоже. И чтобы ни одна девушка не причинила парню столько горя, сколько испытал Сухарев…
Люди вернутся с войны. Многие придут с орденами. Другие — без. Вернутся некоторые из тех, кто был с нами в плену. Так вот, пусть их никто не упрекнет за это. Как знать, быть может, иные из этих бывших пленных воевали не хуже тех, у кого грудь в крестах?
И еще нам хочется, чтобы нас не забыли. "