Рецензия на книгу «Пираты, корсары, флибустьеры»

«Пираты, корсары, флибустьеры» Жорж Блон

Во многом рождение этой книги порождено недоумением. Как и почему целая эпоха, великая, блестящая, полная подвигов и анекдотов, авантюр и трагедий, фактов, кажущихся сказкой, – эпопея карибского флибустьерства – оказалась забыта. Конечно, она не забыта полностью. Но отдана на откуп книгам и фильмам для детей. Что, по сути, равняется забвению.
Эпопея эта занимает несколько столетий. Вместе с историей Европы и всего мира эта история постепенно движется от зверств и варварства к галантности, патриотизму и борьбе за свободу.
Для начала определимся с терминами. Пиратами назывались вольные морские разбойники, нападавшие на кого попало. Корсары были пиратами на госслужбе: они имели особые бумаги (фрахтовые, превратившиеся в устах пиратов в «фартовые») от правителей своих стран. Эти бумаги разрешали им нападать на представителей тех держав, с которыми вели войну их европейские государи. Типичным примером такого деятеля был, например, любимец Елизаветы Фрэнсис Дрейк.
Корсары не всегда были настоящими: некоторые, не умевшие читать, легко удовлетворялись где-то раздобытыми «грамотами», написанными, например, на датском языке, и позволявшими «предъявителю сего» охотиться на диких коз. Это не мешало таким «охотникам» с гордостью предъявлять подобные бумаги при случае. Порой, когда короли корсаров заключали между собой мир, эти благородные разбойники, не дожидаясь конца коротких перемирий, переходили в пираты.
И пираты, и корсары, орудовавшие в Карибском море, назывались флибустьерами. Это был чисто географический термин.
Первой жертвой некоего французского корсара едва не стал сам Христофор Колумб уже в 1497 году (напомним, что год открытия Америки – 1492). Колумбу удалось укрыться на Мадейре. Что касается француза, то, как пишет в своем ироничном стиле Блон, «имя этого пионера осталось неизвестным». Как бы то ни было, в свой горн пионер протрубил, и великая эпоха охоты на испанцев началась.
В 1493 году, когда Испания и примкнувшая к ней Португалия отхватили себе огромный кусок новооткрытой земли: Южную Америку, Центральную Америку, а заодно и большой кусок Америки Северной, Папа Римский Александр VI (тот самый знаменитый «дьявол» Борджиа, кстати, человек с испанскими корнями) поспешил закрепить за ними право на эти земли. Между тем, недра этих земель оказались нашпигованы золотом, серебром и драгоценными камнями. В рассказах о пиратских приключениях фигурирует, например, изумруд в форме пирамиды, основание которого равнялось ладони мужчины (сам изумруд, конечно, куда-то делся). Всё это испанцы выкапывали и везли в Испанию, а остальным державам, вовремя не сообразившим профинансировать Колумба, оставалось лишь скромно стоять в стороне. Остальные державы с этой ролью не согласились и начали «добывать испанца» всеми средствами, главным образом, силами пиратов.
Первыми занялись этим перспективным делом французы, и первая эпоха флибустьерства пестрит почти исключительно французскими именами (первый пиратский «олигарх», богатейший человек Франции Анго, Барт, Леклерк, Дюге-Труэн, Сюркуф, д’Эснамбюк, Легран, Левассёр, садист Монбар-Губитель, знаменитый Олоне...). Благодаря случайному выбору д’Эснамбюка, «промышлявшего незатейливым пиратством», французские флибустьеры обосновались на островке Тортуга, маленьком, но прославившемся на весь Старый и особенно Новый свет.
Любопытно, что конец большинства деятелей, чьи фамилии названы выше, неизвестен. Судя по всему, награбив определенные суммы, они меняли свои славные имена на менее громкие и реализовывали «заветную мечту всех прошлых и нынешних уголовников»: начинали вести тихую богатую жизнь где-нибудь в Европе. Истории большинства из них заканчиваются тем, что их корабли исчезли на горизонте, растворившись в южном мареве. Конечно, возможно, что они пошли ко дну или закончили свои дни на испанских галерах. Но об этом история молчит, как рыба.
Некоторые из этих людей были интереснее, чем может показаться на первый взгляд. Например, Монбар-Губитель ненавидел испанцев не просто так, а из сочувствия к жестоко притесняемым ими индейцам. Даже его экипаж состоял из индейцев. Еще во Франции юный Монбар внимательно читал про испанцев и индейцев в книге сострадающего индейцам миссионера Лас-Касаса, заканчивая чтение каждой главы проклятиями. Когда он вырос, он не забыл любимую книгу: во взрослом возрасте он стал крайне жестоким истребителем испанцев, причем идейным. Он не грабил, а выбрасывал золото и жемчуг за борт.
Мало-помалу пальма первенства во Флибустьерском (Карибском) море перешла к англичанам, облюбовавшим Ямайку: это было время, в которое царил, пожалуй, самый знаменитый пират, Генри Морган. Карьера его была яркой и недолгой, как взрыв петарды: на его счету – несколько фантастических операций, в которых он с несколькими сотнями людей брал не просто испанские золотые галионы, но целые укрепленные испанские города, в том числе казавшуюся неприступной и со всех сторон защищенной Панаму (она находилась на западном побережье Панамского перешейка). Эта серия побед сменилась опалой и вызовом на ковер в Лондон; опала – тремя годами безудержных кутежей в Лондоне, который, кстати, отстраивался после грандиозного пожара почти исключительно на пиратские деньги. Лондон наивно считал себя городом разврата: при виде Моргана Лондон понял, что даже не знал, что такое настоящий пиратский «забег в ширину» и подлинный разврат. Красиво погуляв в Лондоне, Морган в расцвете лет вернулся на Ямайку в виде пожираемой циррозом развалины, где скоро умер. Вопреки матросской песне, дожившей до начала ХХ века, даже в земле этот рыжий валлиец не обрел покой: спустя шесть лет после похорон Моргана на Ямайке произошло землетрясение огромной силы, и могила легендарного адмирала исчезла с лица земли.
Что особенно поражает во всех этих похождениях – это беспомощность как экипажей испанских кораблей, так и гарнизонов испанских городов. Огромное количество галионов, таинственно взятых без боя; множество наземных операций, в которых несколько сотен человек захватывали города почти без потерь… Похоже, никто не может объяснить, каким образом одерживались все эти блестящие победы и каким образом такому мощному государству, каким была тогдашняя Испания, люди которой не слыли трусами в Старом Свете, ничего не удавалось сделать с крошечными пиратскими гнездами, местоположение которых было всем известно.
Объяснить эти победы одним лишь пиратским хвастливым враньем, конечно, заманчиво, но испанские историки тоже подтверждают эти факты: например, никому не приходит в голову отрицать разграбление Морганом Пуэрто-Бельо, где в дни постоя Золотого флота золотые и серебряные слитки лежали на земле, сложенные штабелями, как кирпичи, или захват богатейшей Панамы. Да, пиратам часто помогали индейцы, которые ненавидели испанцев почти так же, как Монбар. Да, почти все пираты были великолепными воинами (где, кстати, все эти искатели приключений успевали ими стать?), и особенно хороши они были в рукопашных схватках. Похоже, им помогало как раз отсутствие традиционной военной выучки: они никогда не шли в бой строем, применяли приемы уличных драк, притворялись мертвыми, чтобы нападать сзади… Но все это не объясняет того, почему испанцы, непобедимые в Европе, так бесславно сдавали все и вся каким-то маленьким отрядам качающихся от голода и больных от пьянства оборванцев. Сдавали, зная, что в лучшем случае их ограбят до нитки. В худшем случае захваченных испанцев ждали самые ужасные пытки и казни. Тут уж, казалось бы, драться насмерть следовало самому последнему мирному аптекарю. Но нет. По необъяснимой причине флибустьеры творили с испанцами все, что хотели. Книга Блона изобилует историями о том, как отрядики пиратов, только что умиравших от голода и жажды, захватывали сокровища, которые не могли унести, и «плакали от обиды», потому что не могли унести. Становились сказочными богачами, надевали по перстню на каждый палец, обматывались драгоценными колье и проматывали все завоеванное за несколько лихих недель, после чего снова переодевались в лохмотья и падали в лужу под стеной таверны.
Необъяснимого, удивительного и невероятного в книге Блона вообще много. Например, история с женщинами. Один из первых губернаторов Тортуги, приличный человек, как истинный француз быстро озаботился главным насущным вопросом: на Тортуге не было женщин! По крайней мере, француженок. Француженки были организованно доставлены. В основном это были вышедшие в тираж проститутки и воровки, освобожденные из тюрем за готовность плыть в Вест-Индию. На Тортуге их выставили на аукцион, как рабынь, причем пираты, не столько соскучившиеся по женщинам (какие-то женщины все же были), сколько стремившиеся поразить дам, заламывали за потасканных девушек такие цены, что те почувствовали себя польщенными. Впрочем, самым удивительным стало то, что практически все образовавшиеся таким образом пары стали чудесными семьями. Бывшие проститутки показали себя верными женами и отличными матерями, а купившие их пираты – нежными супругами. Во все это так же сложно поверить, как и в блестящие военные операции флибустьеров, и тем не менее, историки в один голос утверждают: все так и было.
Еще один вопрос, заслуживающий интереса и вызывающий вопросы: мореходное мастерство пиратов. Среди «нормальных» моряков было не так много тех, кому удалось успешно обогнуть мыс Горн. А вот среди пиратов – довольно много. Почему-то об этом не принято вспоминать. Тем не менее, маршруты флибустьерских экспедиций не подвергаются сомнению, а значит, немало пиратских посудин огибали мыс Горн и возвращались обратно. Но об этих заслугах пиратов почти нигде не пишут.
Закат флибустьерской вольницы начался сразу после взятой вершины: захвата и разграбления Панамы. Именно после панамского триумфа Моргана забрали в Лондон, откуда он вернулся побитым псом, пообещавшим «бороться с пиратством» и даже вешать всех, кто попадется ему в руки. Вот это поворот! Повесить никого из собратьев он, к счастью, не успел. Но поворот был обозначен: европейские короли решили, что процент от пиратской выручки уже не то, и надо брать грабеж в свои царские руки. С этого момента пиратов начинают поддавливать и ограничивать, пытаются превратить в мирных земледельцев и всячески притеснять.
Яркой демонстрацией новой политики стал французский рейд на Картахену в 1697 году. Если до сих пор европейские государи и отряжали в помощь флибустьерам свои военные корабли, то те попадали под командование пиратских капитанов. Теперь все было наоборот: операцией командовал выходец из Версаля, генерал де Пуанти, напыщенный, бесполезный, вороватый и до того глупый, что едва не дал превратить себя в лепешку, стоя в расшитом золотом костюме и в шляпе с яркими перьями в окружении таких же товарищей по оружию на линии огня испанской артиллерии. Всю черновую работу делали флибустьеры, вынужденные подчиняться «герою» из Версаля. В итоге де Пуанти забрал себе львиную долю добычи и преспокойно уплыл пожинать лавры славной победы: за нее он получил звание адмирала и место во всех французских учебниках. Флибустьеры, непобедимые воины, смогли лишь проводить его корабль голодными глазами: их развели, как детей. Подумав, они вернулись грабить Картахену. Нравы изменились во всех отношениях: теперь никого не пытали, лишь пугали и вели переговоры. Заодно пираты написали жителям Картахены чудесное письмо, в котором коллективный разум смешал в одну кучу все сразу: угрозы, насмешки, ябеды на де Пуанти, горькие обиды на «вот вы про нас говорите, что мы…», ультиматумы и обещания доказать, что пираты совсем не такие гады, как о них думают, а если кто сомневается, то щас получит! Закономерный итог: картахенцы этих писателей тоже, в общем и целом, кинули.
Я начинаю думать, что песня, которую мы в детстве пели у костра «Да мы не рады, что мы пираты, всю жизнь краснеем за черный флаг…», может восходить к тому самому письму.
Так начались новые времена. Ремесло пирата стало выходить из моды. Пиратские гнезда на Тортуге и Ямайке пустели. Жители этих райских островов все чаще предпочитали мирные занятия, негодные к мирным занятиям рассеивались по миру, ища более подходящий уголок своим широким натурам. Конечно, еще случались бодрящие вспышки ярких нарушений закона. Появлялись колоритные фигуры вроде Эдварда Тича Черной бороды. Вошел в обиход флаг «Веселый Роджер». Весь XVIII век морские разбойники еще держали хвост трубой, но их все чаще вешали свои же.
Последний герой флибустьеров – полуфранцуз-полуеврей Жан Лафит, одиссея которого приходится на первые годы XIX века, – вообще изменил берегам Карибского моря, на которых родился. Он основал свое маленькое государство Баратарию на южных берегах новорожденных Соединенных Штатов Америки, в дельте Миссисипи. Да он и вообще был пират совсем новой формации: это был флибустьер интеллигентный.
Оставаясь весьма нахальным грабителем, Лафит в то же время очень точно приближался к типажу «офицер и джентльмен». Галантный, утонченный, образованный и даже порядочный, принимаемый в лучшем обществе Нового Орлеана, он считался джентльменом даже в глазах борцов с морским разбоем. Этот тип никогда не избегал личных знакомств со своими гонителями, зная, что в ходе беседы сумеет завоевать их уважение (так обычно и бывало). Юмор Лафита тоже привлекал к нему симпатии: когда американский губернатор Нового Орлеана объявил, что заплатит 500 долларов любому, кто доставит к нему пирата Лафита, Лафит распространил по городу листовки, в которых предложил 5000 долларов тому, кто доставит к нему губернатора. Губернатор оценил шутку.
Лафит вдобавок стал первым пиратом-патриотом, воюющим не только за себя (и для проформы – за далекую родину). Когда англичане, сулившие Лафиту всевозможные блага за подмогу, напали на Новый Орлеан, власти которого всячески пытались изничтожить «государство» Лафита, он неожиданно и решительно встал на защиту города вместе со всем своим воинством. Никакой военной хитрости тут не было: Лафит просто выбрал сторону, не думая о выгоде. Он выбрал Америку. Возможно, она нравилась ему как олицетворение свободы – он вообще любил свободу. Кажется, это у них было семейное: дядя Лафита, например, освобождал от колониального гнета Южную Америку, сражаясь рядом с Симоном Боливаром. Никакой выгоды этот акт патриотизма Лафиту не принес: пока он бил англичан, Америка дотла разорила его «государство» Баратарию. Пришлось искать другое место для стоянки... Что ж, Лафит его нашел.
Как и множество его коллег-соотечественников, Жан Лафит однажды исчез, растворился. Его люди снялись с якоря, а он – исчез. Современные историки, впрочем, смогли проследить его путь: сменив имя на английское, Лафит обосновался в северных штатах, продавал оружие французским революционерам в 1830 и 1848 году и вел беседы с Авраамом Линкольном на тему о порочности рабства. Впрочем, Лафит не только беседовал: он финансировал печать изданий о порочности рабства и принимал активное участие в нелегальном освобождении рабов. Вот где пригодился опыт последнего флибустьера. Умер он от простуды, которую подхватил, встречая на реке очередной транспорт с освобожденными рабами.
Остается ответить на закономерный вопрос, почему книга, полная таких блистательных историй (разумеется, сюда вошло далеко не все), не получила оценки «великолепно». К сожалению, несмотря на потрясающую фактуру, на хороший слог и хорошее чувство юмора Блона, книга почему-то тяжело и тягомотно читается. Слишком много имен, дат, событий и при этом – слишком много пространных описаний. Ей недостает хорошего ровного темпа, способного тебя подхватить. Пожалуй, по-настоящему легким и свободным текст становится лишь в последних главах. До этого читаешь так, будто тянешь санки по песку. Возможно, дело во мне. Возможно, в тексте. Одно могу сказать точно: как же я рада, что книга прочитана! Я читала ее целый месяц.