Рецензия на книгу «Ворон»

«Ворон» Джеймс О’Барр

Воронова дорога извивается причудливыми узорами на пути к бессмертию. Была смерть. Локальная драма для родных и близких, но, в общем-то, рядовое событие для этого мира. Смерть породила боль, отчаяние и душевное опустошение, из которых в итоге возник комикс, ставший в определённых кругах культовым. Комикс начал превращаться в фильм, но съёмки привели к новой смерти. Сейчас уже сложно понять, была ли эта смерть заветной искрой, что смогла разжечь зрительский интерес, или кино получило бы свой культовый статус и без подобных кровавых жертв. Но в этом месте круг замкнулся. История жизни, любви и смерти подошла к своему логическому, преисполненному лирикой, завершению. Прочие попытки перенести историю о призраке бледном со взором горящим на целлулоидную ленту уже не вызывали такого ажиотажа, не становились иконами гот-культуры и забывались по прошествии времени. Впрочем, сегодня и лучшую ленту в фильмографии Алекса Пройса вспомнят далеко не все. Что уж говорить о первоисточнике.

Чернильные пятна образов, взывающих к эстетике бульварных детективчиков девяностых, медленно стекая с мелованных страниц, заполняют всё пространство вокруг. От них становится невыносимо душно. И даже ночь не приносит долгожданной прохлады, ты в эпицентре летнего пекла. Ты чувствуешь как греется кожа и ждёшь, когда она начнёт лопаться. Пальцы вязнут в чёрной жиже. Это – адище города, насмешливое, упивающееся своей похотью и вседозволенностью. Это Детройт Джеймса О’Барра, самое жуткое место на земле. Именно здесь разбились мечты Эрика о счастливой жизни. Но смерть это ещё не конец. Кому-то наверху захотелось поиграть в справедливость и дать парню поквитаться за свою невесту. В предисловии к «Ворону» О’Барр напишет, как самозабвенно он скармливал печатному станку страницы собственной боли. Лист за листом исчезали слова исповеди в чудовищной утробе, чтобы затем разлететься по стране сотнями экземпляров. От чего-то приходилось отказываться. Что-то было слишком откровенным для своего времени, что-то не входило в установленный типографией формат. Но даже в таком, урезанном виде, признания О’Барра звучали пронзительно, врезаясь в память.

«Ворон» сегодня – это сложная постмодернистская мозаика, рождённая в те времена, когда за это слово не били по голове тяжёлыми предметами. Это сплав поэзии и криминальной драмы. Здесь угловатые рубленные карикатурные образы соседствуют с чувственными, полными эротизма карандашными линиями. Мир, разделённый на до и после. Где-то там осталось рождество посреди лета, улыбка любимой девушки и секс под ёлочными гирляндами. Сейчас же существует лишь месть. Собственно месть и становится сюжетной нитью, на которую одна за другой автор нанизывает сцены убийств и обрывки воспоминаний главного героя. Больше в «Вороне» нет ничего. Интриги, неожиданные откровения, головокружительные повороты – всё это пустые выдумки, чтобы развлечь читателя, в исповеди им просто нет места. Даже нравоучительный тон в «Вороне» едва различим. Есть плохие люди, которые родились, чтобы творить зло. Есть все остальные. Они не несут добро, они просто не совершают зла, и это делает их чуточку лучше. Эрик и его невеста относились ко второй категории людей. Но таких героев осталось слишком мало в падшем городе, в котором строки Бодлера и Рембо оглушают прохожих. Нет, не откровениями. Те ужасы, которыми эпатировали когда-то поэты давно стали чем-то привычным и будничным.

Да, в «Вороне» цитируют Бодлера не меньше чем в «Никополе». Но там, где Энки Билал выдавал сатиру с грустными размышлениями о порочном запутавшемся в своих идеалах человечестве, О’Барр рисует холодные картины, воспевающие красоту смерти. Общество в «Никополе» - это кусок гниющего мяса, присыпанного обилием специй, чтобы хоть как-то перебить смрад разложения. В «Вороне» сошедшая с пьедестала могильная статуя подчёркнуто несёт красоту загробного мира. Смерть уравнивает всех в правах. Ждёт ли человека рай или ад, не так уж важно. Тот, кто забрал жизнь, должен отдать взамен свою. Такова нехитрая философия «Ворона». И все эти тривиальные ноктюрны, головные боли, разбитые стёкла и горящие лошади лишь примиряют человека со смертью, которая должна стать последней остановкой. Но Эрик не смог примириться, и потому вернулся в наш мир, чтобы привести свой собственный приговор в исполнение. Возможно ли прощение в этом мире?

О’Барр даёт положительный ответ на этот вопрос. Ведь именно прощение и становится главной движущей силой «Ворона», той первоосновой, из которой возникают остальные чувства. Жажда мести – сиюминутная вспышка, требующая немедленного утоления. Эрику-убивающему сложно сопереживать. Он бессмертен, неуязвим, а значит, финал истории известен заранее. Но к Эрику-страдающему читатель невольно проникается симпатией. Потому что даже завершив свой кровавый ритуал, Ворон не обретает желаемый покой. Он задержался на земле не для казни. Загробный мир не смог принять человека, не сумевшего простить самого себя. А отсюда берут свои начала озлобленность и боль. И простить себя, то есть смириться с минутной беспомощностью, приняв миг слабости как данность, бывает намного сложнее, чем выстоять под градом пуль и отправить на тот свет десяток-другой бандитов всех мастей. Для принятия этих истин Эрику пришлось пройти через мясорубку криминальных разборок, а О’Барру выплеснуть скопившуюся боль на бумагу.

Несмотря на солидный возраст, а тридцать лет для комикса серьёзная проверка на прочность, «Ворон» не выглядит диковинным анахронизмом или случайным артефактом из прошлого. Вырвите его из цепких лапок готического культа, что сложился вокруг книги благодаря фильму, вытравите из памяти связь с гибелью Брендона Ли, оставив только минимальные контекстные привязки к биографии Джеймса О’Барра, и всё равно в остатке получите красивую проникновенную историю о любви и прощении. Яркий образ призрака мщения, боль, воспетая декадентами, холод нежизни и завораживающая красота смерти. Поэтический сборник, ставший исповедью. Одного этого было бы достаточно, чтобы вписать комикс в координаты вечности.