Рецензия на книгу «Тьма в конце туннеля. Моя золотая теща»

«Тьма в конце туннеля. Моя золотая теща» Юрий Нагибин

Обаяние зимнего дуба знакомо, вероятно, многим читателям, если они прилежно прочитывали хрестоматии в начальной школе. Ещё бы, рассказ относится к советской классике и до сих пор включается в школьную программу. Рассказ великолепен с многих точек зрения – стиля, нравственности, эмоций. Он тонко выражает детскую восхищённость красотой серебристого зимнего дуба, любуясь которым по дороге в школу, мальчик опаздывал на урок.

Автор Ю.М. Нагибин со всей очевидностью поэтические свойства натуры разделяет, он напишет ещё много замечательных повестей и романов, и они войдут в фонд советской и русской классики. Среди них увлекательные психологические истории о любви известных композиторов, исторических личностей. Несмотря на драматизм большинства сюжетов, многие из этих произведений сохранили светлый оптимизм.

И вдруг повесть в конце жизни – «Тьма в конце туннеля». Повествование ведётся от первого лица, факты, имена узнаваемы. Звучит повесть как автобиографический текст. Он настолько пронизан личным настроением, эмоциями самого автора, его размышлениями, что без труда и без сомнений воспринимается автобиографической повестью. Это даже не слияние лирического героя с личностью писателя. Автор практически не скрывается за личностью героя, когда «отдаёт» ему факты своей биографии до мельчайших подробностей, как будто ещё раз подтверждая своё высказывание: «Мои рассказы и повести — это и есть моя настоящая автобиография». Выходит, и обида, которой пропитана повесть, тоже его, настоящая обида.

Эта обида обожгла в детстве и не отпускала всю жизнь. И, видимо, настало время выплеснуть её в лицо обидчикам. Время, когда оказалось возможным её выплеснуть, - 90-е годы. Казалось бы, ну мало ли какие дразнилки озвучиваются в дворовых разборках? Как правило, не возникают они по национальному признаку, а даются чаще за определённые качества. Отмечает и сам герой, что выделялся среди дворовой братвы и мог кому угодно нос расквасить. Детские дразнилки со временем утрачивают болезненную остроту, но герой, взрослея, обиду не утратил, он её гасил своим способом. Дразнилка «жид», прозвучавшая в дворовом сообществе в детстве, всплыла и позже в писательском сообществе.

Человек, воспитавший его и давший ему отчество – Марк Левенталь, одновременно и послужил «основанием» этих обид. Но сам герой не сразу оценил мужество этого человека, проявив слабость, продиктованную тем прошлым временем, он отстранился от отчима, когда тот попав под репрессии, после тюремного заключения оказался на поселении не так уж далеко от Москвы в Кохме.

Да, автор беспощаден к своему герою (себе), обнажая его (своё) малодушие, но всё равно возникает настороженность. Симпатия к герою становится расплывчатой. Да, ситуация понятна, но в силу уже устоявшегося отношения к автору она утрачивает свою однозначность.

После смерти матери герой повести случайно находит письмо, которое написал его настоящий отец перед расстрелом, но не отказывается от отчества отчима, взяв фамилию из своих корней. Есть зыбкость, непоследовательность в поступках самого автора. Нагибин известен как благополучный популярный писатель советской эпохи, талантливый успешный сценарист ярких фильмов («Председатель», «Бабье царство» и др.). Он один из немногих успел издать собрание сочинений (в 11 т.) ещё при жизни.

Да, он был в списке 62-х, подписавших письмо в защиту Синявского и Даниэля, но в основном он благосклонно принимал всё воздавшееся ему как должное. Никаких протестных тем в публицистике, никаких острых тем в беллетристике. Даже в автобиографии, написанной для собрания сочинений, он лишь отметил, что во дворе его дразнили «буржуй». Да, он выделялся среди сверстников, а потом и среди собратьев по перу, своих современников. Как писатель был популярен у читателей, критики были в основном благосклонны к нему. Казалось бы, благополучная жизнь, без сучка и задоринки. Да писался Дневник с откровенными мыслями и 30 лет пролежала в столе автобиографическая повесть «Встань и иди». Но ощущение стабильности и основательности в его творчестве не позволяло даже и усомниться в его «инакости».

Повесть «Тьма в конце туннеля» разорвала спокойное отношение к его имени. Я думаю, не потому что резко прозвучала тема, а случился диссонанс, разорвавший общественное мнение, сложившееся о Нагибине как о писателе без подвоха. Прекрасный стилист, тонко чувствовавший человеческий характер, писавший о красоте души вообще человека, без всякого национального акцента, вылил не просто свою обиду на окружавших его людей, но и не удержался от обвинений в русском шовинизме. На мой взгляд, такт и сдержанность, вообще присущие писателю, на этот раз изменили ему. Прорвавшаяся уязвлённость оказалась с привкусом желчи. А ведь сам герой был далеко не паинькой, мог и с ног свалить обидчика.

Эту повесть можно назвать психологической и социальной драмой. В ней предпринята попытка обнажить мотивы антисемитизма в России. Но только сугубо личностного характера, на мой взгляд. Мне совсем не хочется ни упрекать, ни судить автора, в конце концов каждый выбирает, кем ему быть в жизни – самим собой или уходить в темноту никогда не обнажаясь. Но если ты говоришь: «Оказывается, писание – это постижение жизни…», то и оставайся в ней от начала до конца.

В этот сборник включены ещё две повести – «Моя золотая тёща» и «Сильнее всех иных велений» о князе Юрии Голицыне, поборовшем все свои страсти во имя одной – музыкальной. Повесть о тёще о страсти, шокирующей, что видно уже из названия, но очень сильной. Написаны повести ярко, образно, увлекательно. Впрочем так, как и свойственно Нагибину.