Рецензия на книгу «Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа. 1935-1936»

«Сибирской дальней стороной. Дневник охранника БАМа. 1935-1936» Иван Чистяков

Прочтение данной книги вызвало у меня ассоциацию с фонариком, как-будто я взял и случайно,почти украдкой (записи дневника непредназначались к печати и были опубликованы посмерно много лет спустя), осветил жизнь простого советского человека ровно на один год: от октября 1935 до октября 1936.

Что было с ним до — туман, мы знаем только то что он жил в Москве, а была ли у него семья, какая у него была работа, где и когда он родился — неизвестно. Что случилось после дневника мы тоже не знаем, известны только две реперные точки, такие обыденные для тех времен— арестован в 1937, погиб в 1941. Всё. Всё что мы знаем — это только дневник за один год.

Сам дневник написан с одной стороны достаточно просто: предложения короткие, в основном описания прошедшего дня, иногда мысли о себе; cдругой стороны он полон большого объема жаргонных и сленговых слов той среды, упрощенных аббревиатур (спасибо комментаторам за расшифровки), а самое главное большого количества фамилий людей, окружающих Чистякова, которые мелькают по всему дневнику и с трудом удается уловить, кто они: начальники,коллеги, посторонние?

Суть дневника — тоска Чистякова по прошлому из которого его выдернуло НКВД и послало на Дальний восток охранять в тайге заключенных, кладующих новые ветки БАМа. В процессе своей службы командиром взвода красноармейцев (т. е.ВОХРа) он старается сохранить свою личность, не раствориться в грязи и равнодушии большой стройки. Чистяков рисует небольшие портреты, пишет заметки (в том числе дневник), фотографирует(как бы это не выглядело несуразным для его должности и его местонахождения!).Но сам же признается себе, что БАМ делает его примитивным, заставляет его быть как все, ломает его стремления.

Из-за того, что чувствуешь насколько несоответствует автор своему месту, ему начинаешь сочувствовать, переживать. В конце дневника мне хотелось узнать, хотя бы за что его арестовали, но этого ничего нет. Он кончается обычным октябрьским днем, где описано воспоминание похода к начальству.

Последние строки «Разные толки о том, что я говорил, что на днях еду в Москву, что я обещал только год быть на БАМ. Все совпало. А на улице зима. Холод в помещении. Ни дров, ни угля. Лавров обращается к Камушкину...»

Хочется верить, что несмотря на арест автор успел вернуться в Москву до 1941, проехаться на трамвае до своей Садово-Каретной, и остаться разносторонним, несломленным человеком.