Рецензия malinochka на книгу «Фауст»
«Фауст» Иоганн Вольфганг Гете
И каждый, кто из нас читал слова,
Соединённые в определенном ритме,
Не день, не два, а много дольше,
Наверняка заметил,
Что сам вдруг складывает в строфы речь свою:
То в монологе сам с собою,
То обращаясь к отрокам своим
Иль к мужу, иль к жене.
До поэзии мне, как луне до воды,
На которой она оставляет
Свой серебряный след,
Но немецкий поэт
То желанье во мне зародил,
Что дает вдохновение людям.
И пишу я, не зная, есть ли что-то во мне,
Что поможет создать в неуклюжей строке
Звуки ритма и рифмы немного.
И не боясь открыть вам душу, прослыть невежей,
Скажу, что представления мои о «Фаусте» и Гёте
От обывательских ничем не отличались, хотя
Читаю я определённо больше, чем всякий средний гражданин.
Что было мне известно о драме Фауста?
Как оказалось, довольно мало, скорее ничего.
Вот образ, что моё воображенье созда̍ло в голове моей:
Учёный муж, продавший бесу душу
Из благородных побуждений: познание –
Вот цель, ради которой доктор
Тот договор своею кровью подписал.
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог…
Ой, строки Пушкина тут влезли сами,
Без опыта поэта не спросясь.
И вот, закрыв прочитанную книгу,
Я вижу, что мои познанья этой драмы
Нелепыми, поверхностными были.
Что говорить! Ведь я не знала даже,
Что «Фауст» создан для театра! Позор мне!
Взяв в руки толстый том, я удивилась:
На что, какие приключенья
Поэт истратил столько букв?
Не слышала о них я ничего заранее.
Не только Фаусту звезда поэзии немецкой,
Гёте, отдал года свои,
Работая с трагедией день ото дня.
Не забывая о Шекспире и
Взяв его героев для примера,
Он вставил в драму «Сон в Вальпургиеву ночь»,
Где эпиграммы словно стрелы
Пустил, как Шиллер, во врагов своих.
О древних Гёте тоже не забыл:
Елена, яблоко раздора, сирены, сфинксы и Нерей –
Все прошли пред нами.
В них заключил поэт великий пласт аллюзий,
Которые читатель без подсказки
Не разгадает никогда, хоть лопни.
А что же Фауст? Меня он разочаровал.
И пусть плеяда знатоков расскажет мне
О благородстве сего мужа. И об уме его,
И страсти к созиданью с познаньем наравне,
Но вижу я другого человека.
Возможно, современный взгляд мой всё испортил.
Циничный и холодный.
Но что поделать – скрыть его я не могу.
И не хочу.
Он капнул кровью на простой листок бумаги,
Нисколько не заботясь о душе своей.
Но если он умён, не знал он разве,
Что договоры с бесом не в пользу никому?
Закрутит, затуманит, вкруг пальца обведет
Тот, что с копытом, извиваясь, пытается
По бросовой цене простую душу получить.
А Фауст рад: ему давай-ка девушку младую
Четырнадцати лет, что лишь мечтает о любви,
Не зная о мужчинах ничего.
Ишь слюни распустил!
Забыв о ней, он захотел Елену,
Жену Тесея, Менелая и Париса.
Вот замахнулся-то!
А где открытия, познанья,
К которым так стремился наш ученый муж?
Не вижу я, а сколько разговоров, обещаний было…
Прожив сто лет, что сделал он?
Не знаю, к сожаленью.
Но вот последнее успокоение его –
Он строит то ли сад, то ли плотину.
Из серии: вот цель моя, преград не вижу.
Старик, старуха – не достойны жизни,
Коль планам гения помехою они.
И наконец настал момент, тот самый,
Что Фауст захотел остановить.
Ослепший. Старый. И усталый.
Не видел он и до того,
Как сущность с именем Забота
Лишила зрения его.
Не зрел сквозь туман Мефистофеля лжи:
Не стены дворца - лишь убогий барак,
Пеньковый сюртук на плечах. Как же так?
Как был он слепцом, так слепцом он и умер.
У Гёте труд сей занял
Шесть десятков лет,
Когда как свой
Писала я три дня.
Истратив на него
Свои минуты и вниманье,
Не обессудьте.
За сим откланяюсь
И буду ждать ответ.
