Рецензия на книгу «Лесной царь»

«Лесной царь» Мишель Турнье

История о том, как автор меня обманул. Но об этом чуть позже.

Книга сложная не в части композиции или языка, а регулярных отсылок и рассуждений. Гонкуровская премия для меня – это что-то не всегда очень прекрасное, что можно посоветовать другим для прочтения, а глубокое, порой настолько, что я, с моими знаниями, бултыхаюсь у берега. И видно, какая работа проделана автором при написании. Будто появилась идея, сравнимая с тем самым мифом про Лесного царя (из Гёте), который Мишель Турнье переосмыслил со страницами истории реальной (вот вам легкая инверсия; кстати, слово, которое максимально частно задействовано в романе). Я сделала много заметок при прочтении, чтобы потом наиболее осмысленно поделиться своим мнением (которого никто не спрашивал), не теряя сути моего повествования.

Герой «Лесного царя» – Авель Тиффож. Вот вам и первая аналогия с библейским сюжетом. Пастух, убиенный своим завистливым братом. Но здесь «пастух» в Тиффоже отображается лишь в части его скитаний: плод человечества, лишенный дома, гонимый на войну призывник, а затем немецкий пленник, скитающийся от хозяина к хозяину. Но об этом тоже как-нибудь позже.

Роман же начинается с мирного времени, от первого лица, где читатель знакомится с Авелем через его «мрачные записки», которые мечутся от настоящего к прошлому, ибо в прошлом, в детстве, была заложена основа его нетипичного естества, которое, что естественно, дает свои плоды в будущем, и сам герой активно на эту тему распыляется, приравнивая себя чуть ли не к сверхчеловеку. Во всем он видит знаки-предвестники, меняющие кардинально его судьбу. И послушать его, так Вторая Мировая началась только по его душу, подарив ему вторую жизнь: того самого библейского пастуха, отправившегося в путь, а в итоге ставшего «Лесным царем».

Детство Авеля прошло в пансионате для мальчиков, носящим имя Святого Христофора. И уж если бы меня спросили, какой мифологический герой заложен в основу сюжета, я бы отреклась от Лесного царя, а выбрала Христофора. Иными словами – «несущего на своих плечах Христа». Вот этот греческий глагол «фор» становится идеей фикс для Авеля, символом сверхчеловека. Тот, кто может нести что-то живое на себе, становится выше других, себе подобных.

«Однако, чем больше я думаю об этом мифологическом герое, уранофоре, астрофоре, тем больше укрепляюсь в мысли, что он и есть тот идеал, к которому мне должно стремиться, дабы исполнить свое истинное предназначение. Бог даст, мне доведется взвалить на плечи некую драгоценную, священную ношу. Это и будет наивысшим моим триумфом, когда я пойду по земле, обременив свой затылок еще более яркой, сияющей звездой, чем та, что указала путь волхвам…»

И больше всего мне понравилось, что эти рассуждения в начале, коим уделено много времени до основных событий, в финале замыкают круг, когда Авель пытается спасти жизнь еврейского мальчика, неся его на себе в лесные топи. А перед этим он так нежно привязывается к почтовым голубям, они де тоже «форы», несущие важную весть; к лошадям, они бессомненно «форы». И здесь же трепет к животным и такое благоговение во взаимодействии с ними, - вот вам пастушья участь его, как библейского Авеля, который, к слову, может это животное принести в жертву во имя спасения. И символизм в виде фигур Атланта, держащего, читай, несущего небосвод на своих плечах, или картины Геракла, держащего на согнутой левой руке малолетнего сына Телефа. Всё это манит нашего героя, отдавая много страниц рассуждениям про его сверхпредназначение.

Так в чем же автор меня обманул?

Создавая в моей голове образ Авеля, от страницы к странице, я была уверена, что эта история закончится чем-то постыдно скверным. Не беря во внимание отношения маленького Авеля со сверстниками в пансионате Святого Христофора, а уже рассматривая сформировавшегося тридцатилетнего мужчину, я вижу перед собой человека с явными отклонениями в части неиссякаемого интереса к маленьким детям. Вот он следит за школьниками, играющими во дворе на перемене, записывает их голоса на диктофон, фотографирует, подкарауливает девочку, чтобы довезти ее до дома, получает экстаз, подняв на руки раненого подростка-подмастерье. И вот я уже подготовилась к отвратительной трагедии, когда вдруг наступило затишье, (и как бы это странно не звучало) потому что пришла Война. И потом опять это томящее напряжение: Авель, будучи пленным, попадает на работы в замок Кальтенборна (Восточная Пруссия), где воспитываются юнгштурмовцы. И вот по новой у меня начинается щемящее предчувствие порока. Особенно тогда, когда наш «пастух» радуется отбытию старших мальчиков, с их сломанными голосами, пробивающимися волосками на лице, с их мужским запахом. И в замке остаются только мальчики 10-13 лет, еще не тронутые изломом взросления.

«Непрерывный подъем его карьеры, особенно этот, последний рывок, позволивший перейти от оленей и лошадей к детям, явно свидетельствовал о том, что он уверенно следует по пути своего призвания».

И я очень благодарю автора за то, что я ошибалась в его герое по части жажды обладания детьми, ведь он вел меня совсем в другую сторону. Тоже обладания, но другого рода. А точнее корня: «фор» - нести. И в конце так много аналогий: с Лесным царем, с концлагерями, с геральдикой, с Христом. И всё становится понятно. И мысль, и идея, и форма.

«Вдумайтесь: если вернуться к истокам, то окажется, что животное-тотем – это животное пойманное, убитое и съеденное; именно таким образом оно и передает свои лучшие качества носителю эмблемы. А теперь скажите мне, какая человеческая эмблема считается самой известной и самой священной? Христос на кресте!»