Рецензия на книгу «Привидения»
«Привидения» Хенрик Ибсен
Пьеса "Привидения" была шоком для современников, отчасти из-за неприличной темы, отчасти из-за анализа викторианской эпохи, проведенного Ибсеном. Он вскрыл неприглядную основу морали тех лет: нас преследуют не призраки прошлого, а идеалы долга, чести, приличий, благопристойности, уничтожающие живые ростки наших душ.
В центре повествования - фру Алвинг, построившая всю жизнь на основе лжи во спасение (вспоминаем Нору из более известной пьесы того же автора). Главное - спасти репутацию своего покойного мужа и сохранить лицо семьи в рамках тех норм, которыми она ограничила жизнь. Но ее персонаж более сложный и трагический, чем может показаться на первый и даже второй взгляды. Если Нора понимает, чем она связана, и сама разрывает путы, то фру Алвинг добровольно сковала себя этими цепями. Ее муж Алвинг при жизни был "повернут" к обществу вполне почтенным фасадом, а за ним - многолетние разврат, пьянство и моральное разложение.
Но грехи отца, столь тщательно скрываемые фру Алвинг, не исчезают, а возвращаются в сыне, и не только в переданной по наследству стыдной болезни, но и в духовной немощи, которая поражает всех вокруг. Яд лицемерия не исчезает бесследно, а накапливается, чтобы поразить детей. Не высказанная, не прожитая, подавленная правда не умирает, а становится могучим призраком. Здесь Ибсен совершил интересный поворот, сделав болезнь тела симптомом болезни духа, которая передается через систему ценностей и опыт жизни в таком обществе.
"Дай мне солнце!" - требует Освальд в финале, и это не агония, а крик души, которая умирает, заваленная условностями, не видя света. Ему нужна правда, но он скорее всего умрет во тьме, созданной его матерью. Фру Алвинг, пытаясь защитить сына от правды об отце, сама готовит ему гибель. Ее молчание - это соучастие в преступлении против правды.
Хотя... Мне пришла на ум параллель с Анной Карениной - обе женщины становятся жертвами системы. Только героиня Толстого погибла сама, а у Ибсена сгорела система. Да, в конце фру Алвинг безмолствует, но не как народ у Пушкина в ужасе, а, возможно, принимая решение, свободное от навязанных религиозных и социальных норм.
Ключевая фигура пьесы - пастор Мандерс, человек приличий, служитель культа долга. Ужас, охвативший его при виде горящего приюта - это не ужас от мыслей "что же теперь будет с несчастными сиротками". Пастор остолбенел от того, что благопристойный фасад пошатнулся и мог упасть. Для него сгоревшее здание важнее умирающей души Освальда. Приют имени Алвинга был построен не для помощи нуждающимся, а для увековечения лжи о "благородном" покойнике.
"Мы обязаны исполнять свой долг. И ваш долг был - оставаться верной тому, кого вы избрали раз и навсегда и с кем были связаны священными узами." - так пастор оправдывает всю эту систему условностей, где мораль отделена от человечности. Для него фру Алвинг - только хранительница семейной чести в самом тупом значении этого слова.
Лишь через полвека это художественное воплощение идеи о массе, готовой положить душу на алтарь условностей, найдет своего теоретика в Испании.
Самые опасные призраки живут в нас самих, в нашем нежелании видеть вещи такими, какие они есть. Деньги ведь не пахнут, а значит, можно строить общественные центры имени негодяев, возводить приюты и церкви на кровавые деньги, можно создавать репутацию на лжи, можно торговать моралью - лишь бы фасад был приличным и благопристойным.
