Рецензия Липисинка на книгу «Белая крепость»

«Белая крепость» Орхан Памук

К тому же ещё и притча. Как в любой притче, совершенно неважно что и почему произошло - это как бы лишь обрамление, важны выводы и мысли, рождающиеся при этом. Определённая степень неясности и расплывчатости в цепи внешних событий, зато полная и прозрачная последовательность измышлений - предмет исследования экзистенциализма.

Фабула такова, что в начале книги молодой и вполне счастливый венецианец попадает в турецкий плен и оказывается рабом некого Ходжи - чудака-изобретателя. И при первой же встрече выясняется, что у них одно лицо, только по-разному обрамлённое родными цивилизациями. И тут начинает звучать тема раб-господин, всё время переворачивающаяся, как песчаные часы, едва устоявшись - они оба то одно, то другое. Ходжа и Венецианец (безымянные, кстати) начинают жить в одном доме, изобретать по заказу Паши, и узнавать друг друга, конечно.

Вся их жизнь - это вечное столкновение, вечный маятник, обретающий точку равновесия только на краткий миг. Европеец куда мягче, доброжелательнее. Он почти мудрец: наблюдает, делает выводы, мыслит, указывает направление поиска. Турок же мечется в тоскливых потёмках, хочет что-то найти, но никак не может, потому что сам не знает, что ищет и на какой глубине. Во всех поисках он лишь приходит к ошибочным и поверхностным выводам, что другие глупы. Все его усилия бесполезны, а он упрямо и наивно ищет справедливости и правды. Кроме того, он понимает всё слишком буквально из-за хронического недостатка достоверной информации и из-за восточной привычки действовать по указке. Он очень дорожит знаниями, но не умеет сам добыть их, отличить истинные от ложных, а потом применить. Европеец же беспечен к знаниям - он привык, что их всегда можно добыть при необходимости, и даже в чужой стране эта привычка не покидает его.

Эта история раскрывается перед нами глазами европейца, но всё-таки в какой-то момент это абсолютно восточное виденье мира. Большое значение зеркал, звёзд, снов, сходств - истинно восточное, а не западное: несколько поверхностное, пёстрое (форма, а не суть; наличие, а не смысл; престиж обладания, а не привычное удобство использования). Зеркало вообще ключевой символ этой истории, прочитывающийся на нескольких уровнях. Отчётливо звучит мотив познания мира: европейская смелость и восточная темнота и пугливость, вызванные не личными ценностями, а привычками, привитыми цивилизациями. Рассмотрены Памуком оторванность от родины и привязанность к ней, и этот простой внешний уровень концептосферы снова выводит читателя к теме Восток-Запад.

Памук, подобно своим героям, сам маргинал - человек с Востока, живший на Западе. И я понимаю, почему он получил Нобелевскую премию: он поднимает экзистенциальные вопросы в совершенно новом, восточном ракурсе. Как человеку понять себя? Через что? Возможно ли это? Каковы роли любви и детства в будущем человека? Как познать мир? Такой ли он, как в твоём дворе? Что есть прошлое, настоящее и будущее? И конечно, главный вопрос для Памука - это родство цивилизаций и их упрямая вражда, вытекающая из зацикленности на одних и тех же интересах веками. Это, кстати, персонифицировано - турок и венецианец невероятно интересуют друг друга, но болезненно-гордо отрицают это, пугаются любого движения навстречу, а на самом деле суть есть одно и то же с самого начала. Турок очень по-восточному желает наказывать и упрекать, а венецианец очень по-европейски хочет взаимного приятия. И хотя турок куда воинственней, а европеец мягче, ни один не считает другого равным себе.

Пожалуй, это и есть пик постмодернизма в книгах Памука - о старом по-новому. Об экзистенциальном по-восточному. Конечно, постмодернизм и в самой технике письма, и в идее персонажей, и в композиции. Например, время дискретно (20 лет не описаны поминутно), но каждый раз всё начинается там, где остановилось, и не важно, сколько художественного времени прошло с остановки - день или несколько лет.

И всё же в какой-то момент очень устаёшь от цикличности этой книги. Идеи, мотивы и сами грамматические конструкции повторяются, словно элементы крупного раппорта. Думаю, это особенность не авторская, а языковая, но за счёт неё эта небольшая повесть становится очень тяжёлой к прочтению. Автор смотрит на проблему с одной точки. Через какое-то время делает 3 крошечных шага и снова смотрит. И так обходит её всю по кругу. Кроме того, Памук не Борхес (что, конечно, и так очевидно :) - у него то, что непонятно почти не оседает для обдумывания, а так и остаётся непонятым. Одной книги такого автора достаточно на очень большое количество другого прочитанного.

Вообще, постмодернизм Памука очень индивидуальный, авторский: к игре с игрой, обычной для этого стиля, прибавляется пряная разузоренность повествований и видений. И хотя на протяжении всей книги отношение автора к обоим персонажам кажется вполне сложившимся, они, как будто тайком от него (занятное и сложное расслоение), настолько глубоко проникают друг в друга, что всё больше очаровываются родинами друг друга, меняются ими, а в самом конце уже совершенно непонятно, кто из них кто, потому что маятник их национальных и культурных принадлежностей вращается так быстро, что в конце концов оказывается в точке равновесия всегда.