Рецензия Илья Порох на книгу «Бег»

«Бег» Михаил Булгаков

Ночь. Письменный стол. Лампа с зеленым абажуром. Пепельница с топорщащимися папиросными окурками. Лист бумаги, исписано-исчерканный. В кресле дремлет Писатель. Сон обволакивает, погружает в поток, который набирает скорость, ширится, сносит попадающие ему на пути преграды и неудержимой лавиной несется вниз по огромному склону, к морю. Спящий пытается выбраться из потока, но тщетно – мутная, всклокоченная вода держит его цепко и тащит вниз, вниз, вниз. Какие странные метаморфозы происходят перед его глазами: ручей превращается в бесконечную людскую вереницу. Но вереницу, упрямо устремленную вниз, к морю. Появляется лист бумаги, и рука Писателя сама выводит на ней: «Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставившие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связи с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, домовладельцы, покинувшие дома верным тайным приказчикам, промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели. Бежали журналисты, московские, петербургские, продажные, алчные, трусливые. Кокотки. Честные дамы из аристократических фамилий. Их нежные дочери, петербургские бледные развратницы с накрашенными карминовыми губами. Бежали секретари директоров департаментов, юные пассивные педерасты. Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров. Вся эта масса, держала свой путь на…». Фраза остается незаконченной, ее прерывает противный хруст – по настольной лампе с уютным абажуром проезжает колесо трехдюймовой гаубицы и вдавливает в землю, следом проносится повозка наполненная чемоданами и тюками. Людской сель подхватывает ошеломленного Писателя и уносит в стремительно убегающее Далеко.
Сон обретает новые декорации: поседевший от вековой скорби монастырь сочувственным перезвоном колоколов приветствует беженцев. Теперь Спящего окружают своды и стены, украшенные ликами святых и архангелов, к нему с росписи протягивает свою руку Спаситель. Писатель отворачивается и замечает молодого человека в черном пальто, рядом с ним миловидная дама. « -Вы слышите, Серафима Владимировна... В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне начинает казаться, что я вижу сон, честное слово!»- произносит молодой человек. Спящий вздрагивает, делает попытку пробудиться.
И оказывается на станции переполненной товарными вагонами. «Джанкой»- рапортует табличка над вокзальными дверьми, которые порывисто распахиваются. Через них на перрон устремляется человек в генеральских погонах, окруженный многочисленной свитой. Генерал явно нездоров, в глазах лихорадочный блеск. За его спиной, в стороне от перрона выстроились в затылок друг другу виселицы. «Хлудов! Последняя надежда!» - бросает случайный прохожий Писателю. Тот невольно отступает в сторону и задевает головой какой-то предмет. Им оказываются ноги повешенного рабочего. «Бежать!» - приходит в голову мысль, но перрон не отпускает. Давешняя его знакомая, Серафима, приближается к генералу и в отчаянии выкрикивает: «Кто здесь Роман Хлудов? Из Петербурга бежим, все бежим да бежим... Куда? К Роману Хлудову под крыло! Все Хлудов, Хлудов, Хлудов... Даже снится Хлудов! Вот и удостоилась лицезреть: сидит на табуретке, а кругом висят мешки. Мешки да мешки!.. Зверюга! Шакал!» «Остановитесь!» - обращается к собравшимся на перроне Писатель, однако надсадный рев гудка маневрового паровоза заглушает слова. От отчаяния Писатель машет рукой и сам себе бормочет: «Обречены…». Снова рев гудка.
Нет, это не станция, это торговый порт Севастополя. Прощально гудят отваливающие от причальной стенки пароходы. «Сейчас, я проснусь и окажусь в своей квартире» - успокаивает себя Писатель.
И просыпается от резкого толчка в плечо. Сосед справа, в потертой черкеске и пенсне, весело кричит ему: «Ты что, спать сюда пришел, вот растяпа!». Что за балаган? Кто эти люди? Вот, некто, во фраке с приклеенной улыбкой, обращается к собравшимся: «Мсье, дам! Бега открыты! Не виданная нигде в мире русская придворная игра! Тараканьи бега! Курс де кафар! Ламюземан префере де ла дефянт эмператрис рюсс!
Первый заезд! Бегут: первый номер - Черная Жемчужина! Номер второй - фаворит Янычар…Тараканы бегут на открытой доске, с бумажными наездниками! Тараканы живут в опечатанном ящике под наблюдением профессора энтомологии Казанского императорского университета, еле спасшегося от рук большевиков!.» Значит, сон все таки продолжается. «Карикатура, гротеск…» - Писатель с грустью наблюдает за комичной суетой насекомых. Немного фантазии: вот по первой дорожке бежит кавалерийский генерал в потертой черкеске, по второй - начальник контрразведки, по третьей – сам командующий крымским фронтом, еще миллионер, специализирующийся на пушнине… Что за ересь?!... Фантасмагория. Больше нет сил, Спящий начинает задыхаться. «За что?! В чем вина этих людей?!» - восклицает он и открывает глаза.
Письменный стол. Лампа с зеленым абажуром. Пепельница с топорщащимися папиросными окурками. Лист бумаги, исписано-исчерканный. На стуле расположился незнакомец в сером френче. Во рту трубка, орлиный нос, испытующий взгляд. «Ви говорите, в чем вина этих людей?» - с акцентом произносит незнакомец и укоризненно покачивает головой. Выпускает облако сизого дыма и пристально всматривается в глаза Писателя. Пауза, длящаяся целую вечность. «Эти люди сидели на шее трудового народа, и трудовой народ стряхнул их со своей шеи…» - фраза незваного гостя, режет слух, становиться почему-то ослепительно яркой и сам незнакомец вдруг превращается в солнечный диск. Боль в глазах невыносима. Спящий просыпается.
Письменный стол. Лампа с зеленым абажуром. Пепельница с топорщащимися папиросными окурками. Лист бумаги, исписано-исчерканный. Утро. Солнечные лучи пробились из-за крыш домов и залили комнату бодрым, многообещающим светом. Взгляд Писателя упирается в перекидной календарь: «…мая 1926 года». Через несколько минут он делает карандашом над перечеркнутыми строчками листа, пометку: « пьеса. Восемь снов.» Подходит к окну и трогает ладонью стекло, грустно улыбается, надеется проснуться?