Рецензия Mikle Pro на книгу Чума

С Альбером Камю меня связывают особенные воспоминания. 3-ий курс строительного университета. На предмете философии, которую презирали поголовно все, кроме меня и еще пары человек, преподавательница, заметившая, что мне не безразличен ее предмет, предложила подготовить реферат на тему западного экзистенциализма. На тот момент я не то, что не знал, что это такое, но даже с трудом выговаривал само слово. Для того, чтобы лучше понять суть этого непростого философского течения, она настоятельно рекомендовала мне прочесть что-нибудь из Альбера Камю и Жан-Поля Сартра (о которых я тоже слышал впервые) и даже призналась, что в молодости просто зачитывалась их произведениями. Я так и поступил. Взял из библиотеки сборник Камю и прочел «Постороннего», поскольку тот был самым маленьким по объему. Следом приступил и к «Чуме», но дочитать до презентации реферата не успел. В итоге, не дочитав, так и отдал ее обратно в библиотеку.

И только спустя 6 лет я, наконец-то, созрел для того, чтобы снова взять ее в руки и прочесть, как положено. Можете меня с этим поздравить, а я тем временем потихоньку приступлю к разбору произведения.

Начнем с того, что его название имеет самый буквальный смысл. Роман рассказывает о том, как в 40-ые годы прошлого века в некий алжирский франкоговорящий город пришла чума. Она массово поражает город, начавшись с повальной пандемии крыс, но вскоре перекидывается на людей, после чего немилосердно косит население целыми штабелями, унося каждую неделю по несколько сотен жизней. Еще не объявив официально о названии эпидемии, город моментально закрывают на въезд и выезд, блокируются все каналы внешнего сообщения. Оран превращается в чумачечий изолятор…

Внешне созданные условия были бы плодородной почвой для полета фантазии какого-нибудь писателя-мизантропа или сатира-обличителя. Тут ему было бы где развернуться. С одной стороны – обнажить пороки, вскрыть спрятанные язвы общества, показав, как звереет и деградирует человеческая мораль в апокалипсических условиях в борьбе за выживание. С другой же – по полной оттянуться на смертях действующих лиц, с упоением и неспешностью умертвив всех, кроме парочки главных героев. Любо-дорого! Главное, что все это выглядело бы, как нельзя, гармонично. Но экзистенциализм это вам не постапокаптический хоррор. А Камю - не Стивен Кинг. Его интересуют совсем иные вопросы. Поэтому лишней похвалы заслуживает не только то, что написал Камю, но и то, о чем он писать воздержался.

Из моей памяти еще не полностью выветрились лекции по философии и вышеупомянутый реферат, поэтому в «Чуме» я увидел не просто художественное произведение, но вместилище всей философской мысли и мировоззрения Камю. То, что он так пространно и занудно развивал в своих «Размышлениях об абсурде», в романе представлено в самой понятной и открытой форме. Камю взялся за чумную эпидемию (с явным кивком в сторону ВМВ) лишь потому, что именно в экстремальных условиях, по его словам, человек сталкивается лоб в лоб с абсурдностью мироздания, особенно остро ощущает всю ее глубину. Здесь в полной мере показана «холодная Вселенная» (Бог), что в критические моменты истории безжалостно и без разбора косит человеческие жизни, не давая никаких разъяснений, не проявляя ни малейшего участия. По Камю столкновение с абсурдом ставит перед человеком три пути: самоубийство, прыжок веры, или принятие. Именно по этим трем путям, точно по рельсам, следуют действующие лица романа.

Камю ставит на разные чаши весов доктора Риэ и отца Панлу, противопоставляя их мировоззренческие полюса. Риэ атеист, он видит проблему и занят ее решением, не вдаваясь в трансцендентные вопросы и причинно-следственные связи. Он хочет лишь одного: спасти горожан от болезни и предпринимает к этому все возможные усилия. Он выбрал путь «принятия» абсурда и действует ему вопреки. Отец Панлу отпевает покойников и читает проповеди с церковной кафедры, утешая метающиеся души сомнительными тезисами о неисповедимости божьего промысла, о грехопадении человечества, вселяя страх перед Создателем. Отец Панлу совершил «прыжок» в веру» и склоняет к ней свою паству, чтобы избавить тех от отчаяния и паники. Однако паллиативные проповеди оказываются не очень-то эффективны. В рамках общества они не приносят ощутимого результата. Камю считал «прыжок в веру» интеллектуальной леностью, убежищем в обмане. Он демонстрирует недееспособность, бессилие религии в подобных условиях. Именно поэтому чаша весов доктора Риэ имеет значительный перевес.

В романе есть один показательный эпизод, когда доктор и святой отец наблюдают медленную и мучительную смерть ребенка. Всегда степенный, учтивый и хладнокровный Риэ впервые слетает с катушек и выпаливает с вызовом отцу Панлу: «У этого-то, надеюсь, не было грехов!», после чего выбегает из лазарета на улицу. Тогда отец Панлу выходит к нему и произносит следующие слова: «Я понял, что зовется благодатью. У меня ее нет, я знаю», - признавая тем самым, что и его вера не так уж непоколебима. В этом фрагменте Камю практически вторит Ивану Карамазову, что отказывается принять божий мир и божий замысел, если для его возведения необходимо замучить и умертвить хотя бы одного невинного младенца.

Камю не гонится за излишней драматизацией событий, чтобы достичь сильного художественного эффекта. Он придал повествованию нарочито сухой документальный стиль изложения, выступая непредвзятым хроникером событий. Однако в его голосе слышится участие и сочувствие человеку, а не мизантропия. Он не только демонстрирует уязвимость и беззащитность человека перед лицом внешней опасности, он проникнут к нему эмпатией. Его внимание сосредоточено не столько на социуме, сколько на ноосфере, на внутреннем мире отчаянных жителей, брошенных на произвол судьбы. Камю озирает картину города в панорамном масштабе, шаг за шагом прописывая, как медленно, но верно изменяется ее облик. Его не интересуют погибшие, его интересуют живые, для которых смерть это «то, что бывает с другими». Чума больше поражает живых, нежели мертвых. Этот вирус живет в сознании. Он замутняет его гораздо сильнее, нежели биологический вирус поражает живые клетки, и от него не легче найти целительную сыворотку. Общество Орана не звереет и деградирует - оно делается сломленным, безжизненным, еще не будучи физически мертвым. Оно теряет надежду и веру не от отчаяния, а от страха, что они будут обмануты.

Однако механический инстинкт выживания, не знающий никакой цели, кроме цели «в себе», бессознательно вытягивает их из этой трясины. Человек не устает бороться. Камю верит в человека. Какой бы абсурдной не была действительность, инстинкт самосохранения способен принять любую его форму. И для этого не обязательно быть убежденным экзистенциалистом.